Начало полярного пути

В сентябре 1925 года мы с Галиной были очень далеко от Москвы, в Сибири. Разговоры об этой экспедиции начались еще летом, когда зашла речь о необходимости построить на Алдане, в Якутии, мощную, по тем временам конечно, радиостанцию. Меня назначили заместителем начальника строительства, и мы двинулись в путь. До Иркутска поездом, затем поездом же до Невера. А потом еще тысячу километров одолели на лошадях.

Ехал наш небольшой, снабженный деньгами и оружием отряд без особых приключений, хотя время было неспокойное: и от бандитов приходилось отстреливаться, и в реке чуть не утонули. Добрались до места еле живыми: стояли трескучие морозы, и наголодались мы порядочно. Во время одной из перестрелок я выронил документы, о чем жалел всю жизнь. Удостоверение личности я восстановил, но вот удостоверение рабкора "Правды", подписанное Марией Ильиничной Ульяновой, утратил безвозвратно.

За год работы в Якутии я и не заметил, как из жителя юга превратился в убежденного северянина. Север - совершенно особая страна, забирает человека без остатка. Север завораживает. Ослепительно белые снега, безграничные просторы. Буйная короткая весна, светлые ночи. Непуганый мир животных и птиц. А уж охота была - лучше и не вообразить.

Выйдешь утром - краски чистые и ясные. Позднее я увидел такие на картинах Рериха и Рокуэлла Кента.

В далеком маленьком городке Томмот мы должны были построить дуговую длинноволновую радиостанцию.

Томмот расположен на берегу Алдана. В те времена до ближайших приисков было 90 километров, до крупного города - вся тысяча.

Начальником экспедиции был Петр Алексеевич Остряков, специалист своего дела, человек внимательный и суровый. Ранее он работал с Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Позднее будет строить телебашню на Шаболовке.

Я был заместителем "по практическим делам", потому что монтировать радиотехнику, естественно, не мог, но получил задание сделать все для того, чтобы станция вступила в строй в намеченные сроки. Сроки строительства мы сократили почти вдвое, но для этого пришлось всей экспедиции работать, не жалея сил и времени.

Когда вспоминается эта первая поездка в суровые северные края, все видится далеким сном. Очень уж изменились и люди и обстоятельства.

В ту пору все было иным. Нельзя забывать, что молодой республике Советов приходилось тогда преодолевать тысячи и тысячи сложностей - становление всегда непросто, особенно в разоренной войнами стране. И в наших трудностях, как в капле воды, отразились общие.

Для радиостанции нужно было построить котельную. Топили ее дровами, и потому надо было сначала раздобыть котел. Я и нашел его - в Новосибирске. Но эту махину надо было доставить к железной дороге. Везти котел было не на чем. Обратился к местным руководителям. Общими усилиями нашли четыре огромных колеса петровских времен. Соорудили подобие телеги, намертво закрепили на ней котел, доставили на железнодорожную платформу. Доехали до Иркутска, потом - до Качуга. Оттуда на двух карбасах вниз по Лене. На веслах сидели строители. Плыли днем, на ночь останавливались. По пути купил я невод, чтобы ловить рыбу, - с питанием было плохо, - и эта покупка дорого мне обошлась: пока торговался, карбаса ушли. Пришлось всю ночь догонять их на лодке. К утру на ладонях были кровавые мозоли, но догнал.

По Лене мы плыли до устья Витима по течению, но по Алдану предстояло идти уже против течения. Помог нам секретарь Якутского обкома партии М. К. Амосов. Максим Кирович был участником гражданской войны, воевал в армии, которой командовал М. Н. Тухачевский. Когда мы разговорились, Амосов, смеясь, признался, что на фронте ему было легче. И добавил, что маузер, который висел у меня на боку, не лишний. Я попросил Максима Кировича помочь пополнить людьми наш строительный отряд.

- Людей я, конечно, найду. Но прошу помнить: это контингент особый, - ответил он.

Чтобы не возвращаться больше к "контингенту", расскажу заодно, как я платил зарплату. Деньги - очень много, на два года работы коллектива - мне почему-то выдали сразу все в Москве. Пока ехали, прятать их было просто. А когда в наш небольшой коллектив влились чужие, отчаянные люди, надо было убрать пачки с червонцами подальше от лишних глаз. Куда? Отлучись из дому - все будет осмотрено. И мы нашли выход. Жил у нас в сенях дикий олененок, который ходил за Галей, как собака. Большую часть времени его держали в загородке, в сенях. Олененок топтался по траве, которая покрывала клеенку. А под клеенкой - кому придет в голову!- лежали пачки червонцев.

Я делал вид, что уезжаю за зарплатой, а возвратившись с портфелем, набитым газетами, находил дома приготовленную Галиной Кирилловной ведомость и отсчитанную сумму денег.

Так вот, Максим Кирович Амосов дал нам лихтер - большую металлическую баржу - и попросил капитана парохода, шедшего вверх по Алдану, взять нас на буксир. Мы отправились дальше. Поразили меня, бывшего матроса, тамошние капитаны: они проводили пароходы там, где, казалось, и лодку-то провести сложно! Алдан - река порожистая, местами мелководная. Капитаны возили большие деревянные плоскости - вроде стен. Когда пароход становился на мелком месте - этими плоскостями перегораживалась река, вода поднималась, и судно могло преодолеть те несколько метров мелководья, которые были препятствием на пути.

В Томмоте мы вырубили в тайге площадку и принялись за дело: выстроили необходимые здания, возвели две стометровые мачты. Приходилось мне много ездить, добывая то необходимые для строительства гвозди, то питание для рабочих. А с питанием дело обстояло совсем неважно, продукты были очень дороги. Оно и понятно: государство тратило 12 рублей на перевозку одного пуда муки - в ценах того времени.

В этих бесчисленных поездках я впервые оценил красоту северной земли, ее просторы, радушие жителей. Зима мне понравилась больше лета, зимой не было надоедливой и всепроникающей мошкары. Возил меня на оленях за семьсот, а то и тысячу километров веселый молодой тунгус. Он многое объяснял мне - то показывал зарубки на деревьях, по которым только и узнавали порой дорогу в этих многоснежных краях, а то обращал внимание на птицу или зверя, которых я прежде не видел. Летом же этот край удивил меня своей первозданностью. Птицы запросто подходили к человеку - прямо хоть руками бери, - они никогда не видели человека и потому не боялись.

Зимой в дороге поразила меня тишина этих пространств. Только скрип нарт.

Как я уже говорил, строительные работы мы закончили гораздо раньше срока. Рабочим больше нечего было делать. Чтобы не тратить лишние государственные деньги и не дожидаться окончания работ специалистов-наладчиков, мы разделились. Я во главе строительного отряда отправился в обратную дорогу.

Тысячу километров мы шли тридцать суток. Выпал большой снег. Большая часть лошадей пала в пути от голода.

В заключение скажу: наша радиостанция стала работать раньше, чем мы возвратились в Москву. И была она первой на огромной территории Якутии, которая занимает седьмую часть площади Союза! А там, где я наездил не одну тысячу километров на лошадях и оленях, сегодня пролегли отличные асфальтовые дороги и неподалеку строится БАМ.

В 1974 году я получил из Якутска большое письмо, в котором приглашали меня на празднование пятидесятилетия треста "Алданзолото" и напоминали, что и я причастен к развитию этого края, что радиостанция действует. Я поблагодарил письмом за приглашение, но ехать так далеко мне было уже трудновато - годы не скинешь с плеч, как походный рюкзак.

Но именно со строительства радиостанции началась "северная повесть" моей жизни.

Возвратившись в Москву, я опять стал работать в Наркомпочтеле и одновременно учиться на высших административных курсах связи. Затем стал слушателем академии.

Но хоть и был, по обыкновению, занят с утра до вечера, все чаще стал ловить себя на том, что тоскую о Севере. Очень хотелось еще поработать там. И жизнь пошла мне навстречу.

Это произошло в 1931 году.

В печати появились сообщения о том, что в Германии готовится экспедиция в Арктику на большом дирижабле "Граф Цеппелин". Правительство Германии обратилось с просьбой к правительству СССР разрешить экспедиции посетить Советскую Арктику, и в частности пролететь над островами Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли и над Диксоном. Целью экспедиции было изучение распространения ледового покрова в Северном Ледовитом океане и уточнение географического положения архипелагов и отдельных островов.

Наше правительство дало согласие на полет "Графа Цеппелина" над Советской Арктикой при условии, что в экспедиции примут участие советские ученые, а копии научных материалов будут переданы СССР. Полет был намечен на июль. Помимо экипажа дирижабля в экспедиции принимали участие восемь научных работников, в том числе два советских - П. А. Молчанов и Р. Л. Самойлович, а в состав экипажа были включены советский радист Эрнст Кренкель, с которым потом судьба свела меня близко, и инженер Федор Ассберг. Вокруг предстоящего полета дирижабля был поднят в мировой печати такой шум, что внимание к Арктике и интерес к ней возросли необычайно. Была организована советская морская экспедиция на Землю Франца-Иосифа - ЗФИ. "Интурист" приурочил заход ледокола "Малыгин" на ЗФИ к моменту прилета туда дирижабля. Была в числе пассажиров пожилая женщина, американская миллионерша миссис Бойс. Эта неутомимая особа несколькими годами раньше наняла шхуну и долго разыскивала пропавшего Амундсена. Был среди пассажиров и знаменитый на весь мир Умберто Нобиле.

Наш Наркомат почт и телеграфа тоже не мог остаться в стороне от этого рейса. Во-первых, на ЗФИ в бухте Тихой был запланирован обмен корреспонденцией с "Графом Цеппелином", во-вторых, там было намечено специальное гашение конвертов и почтовых марок. Вот каким образом на "Малыгине" появились два работника Наркомпочтеля - я и мой помощник Костя Петров. На судне было открыто отделение связи.

Скорый поезд за 30 часов доставил нас из Москвы в Архангельск. Стояла полночь, но было светло как днем. Все пассажиры бросились скорее на пристань, чтобы сесть на паровой катер и попасть в город, лежащий на другом берегу Северной Двины. А мы с Петровым занялись выгрузкой посылок из почтового вагона: помимо почты для передачи на дирижабль у нас было 15 тысяч конвертов и марок - мы учитывали, что спрос на них будет огромный - да еще нашего полярного обмундирования два мешка. Погрузили мы свое имущество на машину и доставили на пароход. Все каюты уже были заняты. Капитан долго не мог найти нам каюту для размещения почтово-телеграфного отделения. Пришлось в конце концов потеснить кинооператоров, и нам досталась каюта в три с половиной квадратных метра. Но мы с Костей посчитали, что для работы это вполне пригодное помещение.

Утром 19 июля 1931 года в 13 часов 30 минут "Малыгин" двинулся вниз по реке, к Белому морю. Шли мы мимо лесозаводов, к причалам которых были пришвартованы иностранные пароходы, а на рейде в устье Северной Двины стояли на якорях десятки судов, ожидавших своей очереди.

У меня оказалось достаточно времени, чтобы ознакомиться с кораблем и его экипажем, с пассажирами. Командовал судном полярный капитан Д. Т. Чертков, молодой, но уже опытный мореплаватель. Научную экспедицию возглавил заместитель директора Арктического института профессор Владимир Юльевич Визе, очень спокойный и немногословный человек. Все относились к нему с величайшим уважением. Держался он в тени, никогда не повышал голоса, а при разговоре внимательно и дружелюбно смотрел собеседнику в глаза сквозь толстые стекла очков.

Владимир Юльевич Визе по праву считается одним из столпов советской полярной науки. Свой арктический путь он начал за два десятилетия до нашего рейса - участником трагической экспедиции лейтенанта Г. Я. Седова к Северному полюсу.

Заместителем Визе был столь же известный исследователь Арктики Н. В. Пинегин. В числе участников экспедиции были Леонид Муханов и потомственный северянин охотник Федор Кузнецов. С Кузнецовым я особенно сдружился, он многому меня научил.

Внимание всех привлекал высокий молчаливый итальянец Умберто Нобиле, возглавлявший в 1928 году трагически закончившуюся воздушную экспедицию в Арктику на дирижабле "Италия" (большинство ее участников погибли). В 1931 году он в Советском Союзе работал вместе с нашими инженерами над конструкцией новых дирижаблей.

На "Малыгине" был целый корреспондентский корпус. Газету "Правда" представлял П. Ф. Юдин, впоследствии известный советский ученый. От редакции "Известий" шел в экспедицию известный журналист Ромм, от "Комсомольской правды" - Розенфельд.

Пока мы были далеко от цели и у представителей прессы не находилось работы, они взялись за меня. Архангельским управлением водного транспорта, которому подчинялся капитан "Малыгина", для каждого корреспондента был установлен лимит 25 слов в декаду. Конечно, такой лимит не позволял давать сколько-нибудь обстоятельные информации. По просьбе корреспондентов я дал радиограмму своему наркому и вскоре получил ответ, что Наркомат разрешил увеличить лимит до 1200 слов в декаду каждому журналисту. Стоит ли говорить, что я сразу сделался лучшим другом газетчиков.

А между тем нас обступила Арктика - с ее просторами, студеным пронизывающим ветром, густыми туманами и неожиданными снежными зарядами. Арктика, о которой я так много думал в последние годы и куда так стремился. Сон бежал от меня, и я, одевшись потеплее, часто по нескольку часов стоял на верхнем мостике, не в силах оторвать глаз от расстилавшейся вокруг величественной картины.

Утром 23 июля мы увидели первого медведя. Он спокойно ходил по соседней льдине и с любопытством посматривал на пароход. Немецкий журналист Зиберг ранил медведя, а американец Дрессер добил его. Убитого зверя матросы втащили на палубу.

Следующий день прошел без особых происшествий, но ночь принесла сюрприз. Все, кроме вахтенных, сладко спали, когда раздался громкий скрежет и за ним последовал сильный толчок: сели на мель.

На мели проторчали часов восемь, пришлось выпустить 180 тонн пресной воды, чтобы облегчить судно. Капитан занервничал, но Пинегин его успокоил:

- Не расстраивайтесь. В этих широтах еще много "белых пятен"! Так и наносятся мели и банки на мореходную карту...

Мы держали курс к мысу Флор, но нелегко было пробиться к нему. Путь преградило большое ледяное поле, накрыл густой туман. Пришлось пришвартоваться к льдине. Когда туман немного рассеялся, двинулись дальше. Шли все время малым ходом, обходя паковый лед.

25 июля около 8 часов утра подошли к острову Норд-Браун и бросили якорь близ мыса Флор. Разыгрался сильный шторм, ветер в десять баллов нес колючую снежную пыль. В такую погоду нельзя ни шлюпку спустить, ни вход в бухту Тихую искать. Целый день бушевала пурга, только к ночи немного поутихла, и мы наконец пришли в бухту Тихую - пункт назначения. Можно представить себе, как были рады полярники станции, прожившие здесь целый год. Мы, шедшие на "Малыгине", выстроились на палубе с винтовками и, как только приблизились к берегу, дали в их честь три залпа. "Малыгин" бросил якорь, и к нам на борт пришли трое полярников во главе с начальником станции Ивановым. Начались объятия, расспросы.

Полярники бухты Тихой пригласили малыгинцев на обед. Тесно было в маленькой кают-компании, не всем хватило места за столом, но зато как весело было! Между берегом и судном все время курсировали шлюпки, перевозя оживленных людей. Мы срочно засели за подготовку корреспонденции для обмена с дирижаблем. Наша крохотная каюта выдержала форменную осаду: каждому хотелось получить как можно больше конвертов и марок.

Радисты корабля и полярной станции внимательно слушали эфир, чтобы поймать сообщение о вылете дирижабля. Светлый день перешел в светлую ночь, а в каютах все скрипели ручки и карандаши, писались письма для передачи на дирижабль. Никто не спал. Под утро в наше почтовое отделение заглянул профессор В. Ю. Визе:

- Товарищи связисты, только что получили радио, что "Цеппелин" прилетит к нам в 12 часов дня. Будьте полностью готовы к этому часу...

В 11 часов получили новое сообщение: из-за тумана полет дирижабля задерживается, и он прилетит к нам в шесть часов вечера. Мы получили маленькую передышку и продлили еще на несколько часов работу нашего отделения связи.

Только сели обедать, как раздался крик: "Летит!" Все ринулись на палубу. Действительно, на горизонте виднелась маленькая точка. Она все увеличивалась, и вскоре уже был виден дирижабль, похожий на огурец. "Цеппелин" подлетел к нам быстро, но минут сорок делал круги вокруг бухты Тихой, постепенно снижаясь на посадку. Как только дирижабль снизился до самой воды, из него раздался громкий крик:

- Давайте скорее почту!

Шлюпка стояла наготове. Мы быстро снесли в нее всю нашу почту - восемь мешков - и спрыгнули в нее. Вместе с нами в лодку спустился Нобиле, кинооператоры и фотокорреспонденты. Мы быстро понеслись от причала к дирижаблю.

Дирижабль лежал на воде - огромная, все время колыхавшаяся груда. Он реагировал на любой, даже слабый ветер.

Процедура передачи почты была краткой. Мы погрузили им свою почту, немцы сбросили нам в лодку свою.

Больше всего в тот день меня беспокоило, что немцы сбросили нам почту без расписки и в полном беспорядке. Вероятно, кроме меня, никому до этого дела не было, но я-то любил, чтоб все было как положено.

Как только почта была доставлена на "Малыгин", мы с Костей взялись за работу - разобрали ее, вручили пассажирам, остальные письма остались ждать Большой земли.

Напомню читателям очень кратко историю перелета дирижабля "Граф Цеппелин" в 1931 году. Дирижабль вылетел 24 июля из германского города Фридрихсгафена, 25 июля прибыл в Берлин и оттуда взял курс на Ленинград, где совершил посадку, а затем пошел на север, к архипелагу Земля Франца-Иосифа. Как я уже писал, 27 июля дирижабль появился над бухтой Тихой, где приводнился. Это была первая запланированная посадка дирижабля в Арктике. Отсюда воздухоплаватели начали аэрофотосъемку в западной части ЗФИ и на север до острова Рудольфа, затем архипелага Северная Земля, пересекли его в юго-западном направлении, пролетели вдоль его западных берегов, над Таймырским полуостровом и 29 июля появились над Диксоном.

Отсюда дирижабль взял курс на мыс Желания, пролетел вдоль западных берегов Новой Земли с севера на юг, возвращаясь несколько раз в ее центральные районы. Дальнейший маршрут был таков: остров Колгуев - Архангельск - Ленинград - Берлин, где "Граф Цеппелин" приземлился 31 июля. Пройденное расстояние составило 31 тысячу километров.

Это был действительно выдающийся полет, доказавший возможность применения дирижабля в Арктике для научных целей.

Однако история эта имела свое продолжение: немцы, как было обусловлено, передали Советскому Союзу материалы научных наблюдений, кроме... аэрофотосъемки. Они сослались на то, что у них оказалась бракованная фотопленка. Как потом выяснилось - уже после войны, - и пленка была хорошей и аэрофотосъемка отличной, но только всю пленку руководитель полета передал германскому генеральному штабу. Хотя было это за два года до прихода Гитлера к власти, но, видимо, германская военщина активно собирала разведывательные данные. Материалы арктической аэрофотосъемки были извлечены на свет и использованы фашистским генштабом десять лет спустя, когда гитлеровские полчища вторглись в пределы нашей Родины и на Крайнем Севере тоже начались бои.

С отлетом дирижабля из бухты Тихой моя работа на "Малыгине" была окончена и можно было возвращаться в Москву, чтобы сдать полученную почту. Но рейс "Малыгина" был рассчитан на месяц, научной экспедиции предстояло посетить еще несколько островов Земли Франца-Иосифа. Таким образом, мне пришлось невольно принять участие в походе, чему я был очень рад. Меня не оставляла мысль стать полярником. Своими планами я поделился с Пинегиным.

- Считайте, Иван Дмитриевич, - ответил он мне, - что вы сейчас учитесь только в приготовительном классе полярной школы, осваиваете пока азы полярной науки, причем в самых легких условиях и в самый благоприятный сезон. Ну что же, попробуйте. Если Арктика вам придется по душе, дерзайте... У вас богатый житейский опыт, физической силой и решительностью вас бог не обидел, характер у вас настырный. В Арктике нужны такие люди...

Значит, решил я, к учебе в приготовительном классе полярной школы надо отнестись со всей серьезностью. И старался быть участником всех высадок и походов.

На "Малыгине" я вел дневник. Привожу несколько записей из него:

"28 июля. Поехали на моторном катере на экскурсию на остров осматривать горы и ледники. Туда доехали и высадились хорошо, погуляли по берегу. А на обратном пути все вымокли насквозь, особенно Нобиле. Я его пожалел, когда он еще на берег вышел в одних туфлях гулять, как на бульваре, и мне пришлось переносить его через ручьи на своем горбу. Обратно вернулись все промокшие, дрожали от холода. Выручили горячая ванна и горячий чай..."

Воспользовавшись стоянкой в бухте Тихой, я постарался как следует осмотреть полярную станцию, и особенно радиостанцию. Пришел к выводу, что на таком месте, как ЗФИ, мощность станции слишком мала - всего 250 ватт. Здесь должна быть комбинированная радиостанция большей мощности: двухкиловаттная коротковолновая и киловаттная длинноволновая. С каждым годом в Северном Ледовитом океане ходит все больше кораблей, им нужны сведения о погоде и состоянии льдов.

Прощаясь с Тихой, я никак не предполагал, что вернусь сюда через год начальником полярной станции. А пока мы плыли снова к мысу Флор.

"31 июля. Вечером прибыли на остров Нансена. Бросили якорь. Сильный шторм. Спустили шлюпку. Иностранцы поехали на берег, расстояние около мили. "Шестерка" долго билась против зыби, добралась, но всех вымочило. Потом шлюпка вернулась за нами. Хотя В. Ю. Визе дал список, кому ехать на берег, набралось столько лишних людей, что не успели отвалить от борта, нас стало заливать зыбью. Матросы с "Малыгина" молодые, неопытные, грести как следует не умеют. Вернулись мы к борту, половина матросов сами выскочили. Мы отлили воду, сели за весла и дошли до берега. Лазили по горам, искали избу или могилу Седова, но ничего здесь не оказалось. Держим курс на о. Рудольфа.

1 августа. Идем черепашьим шагом. Стали во льдах из-за тумана. Многих уже одолела скука, поговаривают, чтобы обратно вернуться. Получили радио с судна "Ломоносов": его крепко держат льды. Возникли разговоры, что, может быть, нам придется возвращаться обратно и вытаскивать его изо льда.

4 августа. Начали пробиваться через большие льдины пакового льда. Но, к несчастью, снова накрыл туман, дальше идти нельзя. Весь день стояли, набирали со льдин пресную воду. Такой густой туман, что тоска берет..."

Все же нам удалось пробиться к острову Рудольфа, когда туман несколько разошелся. По пути опять была очередная охота на белого медведя. До берега не дошли километра полтора и решили после обеда отправиться на остров по льду.

Без привычки ходить по льду трудно. Первым провалился я, но, спасибо, меня удержал фотограф Абрам Штемберг. За мной провалился корреспондент "Известий" Ромм, но удачно, удержался за кромку льда. Третьим провалился немецкий корреспондент Зиберг по самую шею и очень испугался. Много трудов стоило вытащить его, и он сразу вернулся на "Малыгин", чтобы переодеться.

Как только дошли до острова, все бросились на берег и стали осматривать, что осталось здесь после американской экспедиции Фиала. Все застали в разбросанном виде и в избе и на берегу. На камнях мы поставили доску с надписью, что 4 августа 1931 года здесь побывала экспедиция на ледокольном пароходе "Малыгин".

Привезли на санях груз - экспонаты для музея Арктики в Ленинграде.

Конечно, Визе и капитан приняли правильное решение: все ценные вещи передать в музей. На корабле была устроена выставка вещей, оставшихся от экспедиции Фиала 1903-1905 годов, а профессор Визе прочел об этой экспедиции интересный доклад.

"Малыгин" пытался пройти еще дальше на север, но не пустили льды. Дошли мы до 82 градусов 43 минут северной широты - на такие высоты редко какой корабль заходил. Мы обошли несколько островов ЗФИ, пытались обнаружить остатки экспедиции Нобиле, но безуспешно. Визе и Пинегин регулярно делали в кают-компании научные сообщения, слушать которые собирались все, кроме вахтенных. На очередном сообщении Визе сказал:

- Нам удалось внести коррективы в карту архипелага. На составленной Джексоном карте в северо-западной части ЗФИ обозначен остров Альфреда Гармсуорта. Мы исследовали этот район и острова не обнаружили: видимо, Джексон принял за остров большой айсберг...

Рейс подходил к концу. Туристы и корреспонденты начали упаковывать чемоданы - мы шли уже по Белому морю. В этот день у меня состоялся серьезный разговор с профессором Визе. Я зашел к нему в каюту.

- Как прошло арктическое "крещение", Иван Дмитриевич? - встретил он меня вопросом. - Не отпугнула вас Арктика?

- Совсем наоборот, - ответил я. - Я глубоко обдумал все, прежде чем прийти к вам, и я решил, что непременно вернусь в Арктику.

- Думаете, вы Арктику узнали? Так ведь мы, можно сказать, на прогулке были. Это не зимняя Арктика, - усмехнулся профессор.

Почтовое отделение на ледоколе 'Малыгин'

- Совсем нет, - ответил я и изложил свои доводы. Они сводились в общем-то к одному: все равно буду работать в Арктике.

- Приходите к нам в Арктический институт, - ответил Визе. - И мы найдем для вас хорошее дело. Предупреждаю: хорошее, но трудное дело.

- Готов взяться за постройку новой полярной станции... - ответил я.

Может быть, это было и нескромно, но, честное слово, отвечало моим заветным желаниям.

- Такие вопросы решает директор Арктического института Рудольф Лазаревич Самойлович, - сказал Визе. - Я только могу рекомендовать вас. Продолжим разговор в Ленинграде...

Не поздно ли начинать жизнь заново в тридцать семь-то лет? - спрашивал я себя и отвечал: нет и еще раз нет! Любимое дело начинать никогда не поздно. А что работа в Арктике станет любимой, я нисколько не сомневался. Просто я чувствовал, что эта работа по мне. Трудностей не боялся, их уже достаточно пришлось пережить. И все стояли перед глазами белые просторы, синева неба, вспоминалась та особенная тишина, какую, пожалуй, не с чем сравнить.

Так начался мой путь полярника, продолжавшийся 15 лет.

Не прошло и года, как я снова был на палубе ледокола "Малыгин". Он опять шел к Земле Франца-Иосифа. Мечта моя осуществилась: я стал полярником. Владимир Юльевич Визе сдержал свое слово и рекомендовал меня на должность начальника полярной станции, а решающую роль в моей судьбе сыграл заместитель наркома обороны СССР Сергей Сергеевич Каменев - мудрый человек с чутким сердцем. Он был тогда председателем Арктической комиссии при СНК СССР. Сергей Сергеевич утвердил предложение профессора Визе, и я был назначен начальником полярной станции в бухте Тихой.

Станции придавалось немаловажное значение. В 1932 году проводился 2-й Международный полярный год. Об этом крупнейшем в те годы международном научном мероприятии стоит рассказать подробнее.

В общем широком фронте научных исследований науки о Земле география, геология, метеорология, гидрология занимают особое место. Они обеспечивают - столь необходимое сегодня! - рациональное использование природных ресурсов, изучение природных явлений и всех характеристик окружающей среды в практической деятельности. Они исследуют явления, которые развертываются в атмосфере, океане, на континентах - во всем окружающем человека пространстве.

И для научных исследований, и для практического использования их результатов требуется систематическая информация о состоянии природной среды - о погоде, о магнитном поле, об океанских течениях и т. п. - во всех районах земного шара. Специфика геофизических исследований побудила ученых всех стран предпринять меры для организации международного сотрудничества.

Еще в конце прошлого века были созданы Международная метеорологическая организация и научные международные союзы, которые обменивались информацией о метеорологических, гидрологических, магнитных явлениях, договаривались о проведении совместными силами научных исследований.

Таким именно мероприятием, давшим первый пример широкого международного сотрудничества в науке, был Международный полярный год. Ученые различных стран объединились для того, чтобы общими усилиями в один и тот же период времени собрать возможно больше информации о явлениях, характерных для полярных областей земного шара.

Огромные территории Арктики в то время были очень плохо исследованы, севернее 60-й параллели систематические наблюдения почти не проводились.

И вот в 1885 - 1886 годах была осуществлена программа 1-го Международного полярного года: различные страны организовали на Севере геофизические обсерватории, метеорологические станции. Были проведены разнообразные экспедиционные работы. Австрийская экспедиция под начальством Ю. Пайера и К. Вайпрехта открыла архипелаг Земли Франца-Иосифа, составила его первую, очень приблизительную карту, сделала ряд других важных географических открытий. Кстати, существование крупных островов в данном районе предсказал за несколько лет до этого на основе теоретических расчетов русский ученый и революционер П. Кропоткин.

Россия принимала активное участие во всех мероприятиях года. После успешного завершения намеченных работ международные научные союзы решили повторить Международный полярный год через 25 лет. Однако мировая война помешала этому. И только в 1932-1933 годах оказалось возможным провести его. Советские ученые исходили при этом не только из чисто научных, но и практических интересов. Правительство молодого Советского государства уже в то время освоение Северного морского пути считало одной из серьезных хозяйственных задач.

В период подготовки ко 2-му Международному полярному году были открыты многие советские станции на дальнем Севере: на Земле Франца-Иосифа, на мысе Челюскин, на Новой Земле, на Новосибирских островах и в других отдаленных местах. Незадолго перед этим - в 1930 году - на маленький островок у западного побережья Северной Земли была высажена экспедиция Георгия Ушакова и Николая Урванцева, которой предстояло нанести на карту огромный архипелаг Северной Земли. Был с ними и знаменитый на весь Север охотник Сергей Журавлев. В 1932 году было решено осуществить первый сквозной проход ледокольного парохода "Сибиряков" по всему Северному морскому пути в одну навигацию.

Всесоюзный арктический институт, наш постоянный научно-методический центр полярных исследований, организовал тщательную подготовку к Международному полярному году. Были созданы курсы, на которых обучались научные сотрудники и лаборанты полярных станций.

Нашему коллективу предстояло создать большую полярную обсерваторию с широкой программой исследований на Земле Франца-Иосифа в бухте Тихой, на острове Гукера. Организованная здесь в 1929 году небольшая станция должна была послужить базой для будущей обсерватории.

Зима и весна 1932 года были полны хлопот. Я перебрался в Ленинград, был зачислен в штат Арктического института и, готовясь к предстоящей зимовке, целые дни проводил на заводах, в складах Арктикснаба. А потом пришлось заняться кадрами. Для обсерватории требовались ученые разных специальностей, радисты, механики, врач, повар, каюр.

Однажды во время беготни по коридорам Арктического института я обратил внимание на худощавого, совсем еще молодого человека, который, как выяснилось из краткого разговора, стремился попасть именно на Землю Франца-Иосифа. Очень он мне пришелся по душе, этот человек, с первого взгляда понравился. Я сразу почувствовал, что есть у него и воля, и упорство, и любовь к своему делу.

В дальнейшем мне пришлось работать с Евгением Константиновичем Федоровым плечом к плечу на трех полярных станциях. За эти годы хорошо узнал его, и между нами, несмотря на 17 лет разницы в возрасте, возникла крепкая дружба.

Евгений Федоров на моих глазах рос и мужал как человек, коммунист, полярный исследователь, ученый. И я от всей души радовался его успехам.

Стал работать в нашем коллективе и комсомолец Яша Либин. Непоседливый и неутомимый Яков восполнял недостаток опыта старанием, редкой работоспособностью и каждую свободную минуту - чтением.

Коллектив научных сотрудников станции был сформирован из молодых людей, только что окончивших университет, как Евгений Федоров, или студентов последних курсов Гидрометеорологического института в Москве и других учебных заведений. Только два научных сотрудника - биолог Л. И. Леонов и специалист по радиосвязи Б. Ф. Архангельский - имели и опыт, и значительный стаж работы.

Советский Союз гостеприимно принял ученых других стран, которые хотели принять участие в проведении Международного полярного года. Доктор Иохим Шольц должен был работать с нами в обсерватории на Земле Франца-Иосифа. Всего же на Земле Франца-Иосифа работали 32 человека: 12 научных сотрудников, несколько лаборантов, помощников и хозяйственных работников (механики, радисты, рабочие).

Я созвал на собрание всех будущих сотрудников станции и определил главную нашу задачу - создать образцовую полярную обсерваторию. Поставил непременным условием - каждому хорошо знать свое дело и вместе с тем не отказываться ни от какой другой работы, которой потребует обстановка.

Все это импонировало научной молодежи, собравшейся трудиться на обсерватории, наиболее удаленной от материка, находившейся в самых суровых условиях. А для начала нам надо было подготовить огромное количество точных приборов, разнообразного снаряжения, переправить все это в Архангельск и погрузить на корабль.

В бухту Тихую я уезжал вместе с Галиной Кирилловной. В те годы женщин на полярные станции не брали. Не так-то легко мне удалось получить такое разрешение.

Галина Кирилловна была и библиотекарем, и заботилась о чистоте и уюте, и постоянно помогала вести метеонаблюдения.

Капитану Д. Т. Черткову пришлось совершить два рейса из Архангельска на Землю Франца-Иосифа - надо было завезти нам необходимое оборудование и материалы. Чтобы успеть за навигацию сделать два рейса, в первый рейс надо было отправляться очень рано. Мы подошли к бухте Тихой во время, когда ледяные поля обычно еще были в бухте. Но в 1932 году в связи с общим потеплением в Арктике, наблюдавшимся в те годы, в бухте не было берегового припая - полосы льда, к которой судно могло бы встать бортом. Поэтому разгрузку корабля приходилось вести на лодках, что было гораздо труднее. Быстрая выгрузка трюмов корабля, когда все мы работали, не жалея сил и времени, сплотила коллектив обсерватории.

И солидные ученые, и молодежь вместе с нашим иностранным гостем - доктором Иоахимом Шольцем - неутомимо таскали, грузили на лодки и доставляли на берег бревна, доски, детали самолетов, горючее и многое другое.

В те дни только метеорологи проводили самые необходимые наблюдения, остальные были грузчиками. Прибывшая с нами на корабле бригада рабочих-строителей немедля принялась за сборку домов. Один жилой дом и стоявший в отдалении магнитный павильон - вот и все, что было на станции. Предстояло возвести еще один жилой дом, радиостанцию, механическую мастерскую, расширить магнитный павильон, поставить несколько специальных построек для научных наблюдений.

Как только был закончен первый период нашей работы и "Малыгин" отошел от берега, увозя предыдущую смену, основное внимание мы переключили на создание условий для научной работы. В те дни родился у нас лозунг, ставший потом очень популярным: "Чтобы наука не страдала". То есть мы делали все, чтобы обеспечить полноту научных исследований. А делать для этого приходилось много.

Мы смонтировали новые, более мощные радиостанцию и электростанцию, оснастили геофизические павильоны и метеостанцию. Больше того, на самом северном острове архипелага - острове Рудольфа, лежащем на 81 градусе 45 минутах северной широты, мы построили дом, завезли туда аппаратуру, радиостанцию, метеоприборы. На этой полярной станции жили и вели наблюдения четыре человека во главе с Константином Расщепкиным. Вторым рейсом - им руководил Н. В. Пинегин - "Малыгин", завезя нам необходимые материалы, прошел еще дальше к северу и достиг широты 82 градуса 28 минут.

Коллектив наш взялся за выполнение комплекса научных наблюдений по программе 2-го Международного полярного года. Об этом комплексе стоит сказать несколько слов. Небольшая полярная станция, ранее проводившая главным образом метеорологические наблюдения, сейчас значительно расширила объем работ.

Мы вели теперь радиозондирование атмосферы. В те годы сведения о температуре и влажности на разных высотах в атмосфере получали с помощью метеорографов - их поднимали на самолетах в немногих пунктах на территории страны. Радиозондирование, ныне широко распространенное, тогда только начиналось. Теперь, может быть, не все помнят, что первый радиозонд, изобретенный и сконструированный советским ученым-аэрологом профессором А. Н. Молчановым, был применен во время полета на "Цеппелине" Международной экспедицией в Арктику в 1931 году. В 1932 году в Советском Союзе создавались первые аэрологические станции, радиозонды поднимались тогда в атмосферу на высоту 8-10 километров.

Нам предстояло провести зондирование атмосферы на максимально возможных высотах и попытаться установить расположение тропопаузы - зоны между тропосферой^* и стратосферой - и температуру в стратосфере. Стратосфера располагается на различных высотах в разных широтных зонах земного шара. Высота стратосферы в Арктике была изучена надежно в различные периоды года впервые именно здесь, на Земле Франца-Иосифа в 1932-1933 годах молодым аэрологом Исаем Гутерманом.

^* (Тропосфера - нижняя часть земной атмосферы (в полярных широтах 8-10 километров), стратосфера - слой атмосферы, расположенный над тропосферой, на высоте 15-18 километров.)

Серьезное значение имели также впервые организованные здесь актинометрические^* исследования. Было важно определить тепловой и радиационный баланс на поверхности земли в арктических условиях. Впервые в Центральной Арктике был установлен комплекс сложных актинометрических приборов, который давал возможность систематически измерять в течение года все основные элементы радиационного баланса. И так называемую прямую солнечную радиацию, приходящую непосредственно от Солнца, и рассеянную атмосферой, и отраженную от почвы, снега и льда. Результаты исследований позволили составить уравнения радиационного баланса для различных сезонов года и для различных условий погоды. Проводил эти исследования студент Гидрометеорологического института А. М. Касаткин.

^* (Актинометрия - раздел геофизики, занимающийся изучением распространения лучистой энергии в земной атмосфере.)

Впервые на этих широтах проводились исследования атмосферного электричества. Занимался этим Иоахим Шольц. Доктор наук, имевший большой опыт работы в одной из лучших в мире (по тому времени) геофизических обсерваторий в Потсдаме, Шольц был крупным специалистом по атмосферному электричеству. Он разработал методы исследований и создал приборы для измерения атмосферных ионов, счетчики аэрозольных частиц и другие, широко используемые и поныне во всех странах. Шольцу мы построили специальный павильон, оборудованный всем необходимым, подвели туда электрическую энергию для освещения и отопления, с тем чтобы дым печки не создавал помех наблюдениям.

Шольц провел впервые серию комплексных исследований атмосферного электричества.

Впервые были поставлены в Арктике исследования распространения радиоволн. Как сейчас хорошо известно, короткие радиоволны, распространяясь, отражаются, причем неоднократно, от верхних слоев атмосферы - так называемой ионосферы. В настоящее время десятки специальных ионосферных станций регулярно ведут зондирование ионосферы, определяя высоту расположения слоев и концентрацию ионов. На основе этих данных рассчитываются условия радиосвязи на различных частотах.

В то время ничего этого не было.

Теория только создавалась. Определения состояния ионосферы делались косвенным путем.

Вел эти исследования крупный специалист в области радиосвязи Б. Ф. Архангельский.

Наконец, геофизические исследования включали в себя изучение магнитного поля, которым занимался Евгений Федоров. Он должен был провести запись магнитных вариаций с приборами различной чувствительности, провести магнитные определения в различных точках архипелага.

В Арктике магнитные бури происходят гораздо чаще, чем в средних широтах, и достигают большой силы. Это связано с тем, что магнитное поле Земли замыкается в южной и северной полярных областях. Здесь магнитные силовые линии подходят круто к земной поверхности и как бы входят в нее. Это сильно наклоненное, почти вертикальное расположение магнитных силовых линий позволяет проникать в полярные области вдоль этих линий потокам электронов, протонов и других частиц, идущих от Солнца к нашей планете. Потоки эти и вызывают то свечение в верхних слоях атмосферы, которое мы называем полярным сиянием, а взаимодействие их с постоянным магнитным полем Земли порождает колебания магнитного поля, а порой принимает характер сильных магнитных возмущений - магнитных бурь. Женя Федоров располагал отличной аппаратурой и работал с упоением.

Как я уже упоминал, самым опытным из научных сотрудников на нашей станции был биолог, прекрасный человек Леонид Иванович Леонов. На его долю выпала задача исследования животного и растительного мира Земли Франца-Иосифа. Он терпеливо учил нас всех наблюдать за животными, обитавшими на архипелаге.

Лаборатории были оборудованы, программа научных исследований пунктуально выполнялась. Но мы не успокоились. Необходимо было провести также экспедиционные наблюдения в различных точках архипелага, а для этого следовало подготовиться к выходам "в поле", которые намечались на весну и первые летние месяцы следующего, 1933 года.

Чтобы лучше подготовиться к этим работам, мы еще осенью предприняли опытные походы - надо было приобрести необходимую сноровку большинству молодых специалистов, которые были новичками в Арктике.

Так, Женя Федоров, помимо стационарных наблюдений в магнитном павильоне на острове Гукера, до наступления полярной ночи определил магнитные элементы в нескольких пунктах архипелага. Он воспользовался рейсом промыслового судна "Смольный" и в начале октября побывал на острове Рудольфа.

В октябре наступили постоянные сумерки, а в ноябре солнце окончательно ушло за горизонт. Мы предприняли поход, в котором участвовали Федоров, каюр Кунашев и я. Погрузив в лодку магнитный теодолит и некоторые другие инструменты, взяв палатку, винтовки и поставив лодку на нарты, мы переправились где по льду, где в лодке через бухту Тихую и, пройдя километров десять вдоль берега острова Гукера, выбрали у береговых скал пункт для магнитных наблюдений. Поставили палатку, заночевали, провели наблюдения. На следующий день с большим трудом по плавучему льду вернулись на станцию.

Наблюдения показали, что магнитное поле на Земле Франца-Иосифа неравномерно. Стало ясным, почему магнитные наблюдения, проведенные нашими предшественниками, давали подчас совершенно различные результаты. На Земле Франца-Иосифа имеются сильные магнитные аномалии.

В конце ноября мы сделали второй выход. Наша троица отправилась к острову Кетлиц, в 40 километрах севернее обсерватории, за широким проливом, каких много на Земле Франца-Иосифа.

Бухта Тихая; знаменитый 'Седов' доставил сюда на год очередную смену полярников

Собаки, имевшиеся на станции, не были обучены ходить в упряжке, и проку от них было мало. Поэтому погрузили все необходимое на нарты и впряглись в них сами. Одна собака бежала вместе с нами скорее как сторож, чтобы предупредить нас о появлении медведей, которых в то время на островах архипелага было очень много.

В два перехода мы пересекли пролив и остановились у берега острова Кетлиц. Стояла уже ночь, и только лунный свет сопровождал нас в этой дороге. Без всякой радости констатировали тот факт, что наше снаряжение могло бы быть получше: спальные мешки из бобрика, подбитые овчиной, были тяжелы, задерживали влагу и после одной-двух ночей совершенно не грели. Нарты, когда-то приобретенные в Норвегии, были тяжелы и неповоротливы, особенно на торосистом льду.

Так что мы должны были сами сделать все необходимое - изготовить нарты, сшить подходящую одежду, спальные мешки. Мы воспользовались опытом работы в северных условиях, который был у Леонова и Кунашева. Леонов и механик Шаламоун соорудили из лыж отличные, очень легкие нарты. Под руководством Леонова все мы начали шить спальные мешки из оленьих шкур и одежду, простую, но удобную, из тех же оленьих шкур и мягкого брезента, отказались от традиционных малиц и кухлянок, которые были завезены на полярную станцию. Тяжелые малицы и кухлянки были хороши для того, чтобы в них отдыхать, спать в палатке, но только не бежать за собаками.

И всю зиму мы учили собак ходить в упряжке. Мы привезли с собой около десятка собак, но это были в большинстве бродячие псы, подобранные в Архангельске. Лишь три или четыре настоящие ездовые лайки были привезены с Камчатки.

Так в неукоснительно проводимых научных наблюдениях, в подготовке к экспедиционным работам прошла зима. Наступили светлые дни, и начались интенсивные походы на острова архипелага. Л. И. Леонов выходил для того, чтобы добыть тюленей, птиц, определить места их обитания, узнать их привычки. Гутерман и Касаткин вели параллельные метеорологические и актинометрические наблюдения в разных точках острова и на морском льду. Шольц занимался наблюдениями за спектром ионов и за градиентом электрического поля на берегу острова и в отдалении от него, на льду широких проливов.

В ряде походов участвовал и я.

В один из походов Федоров и Кунашев за 22 дня одолели более 300 километров по маршруту остров Гукера - остров Альджер - остров Хейса - острова Комсомольские - Земля Вильчека - остров Гофмана - остров Райнера - остров Рудольфа. Целью их работы было исправление карты островов и проведение исследований, с тем чтобы определить характер магнитного поля на островах архипелага и найти его вековой ход.

До нашей зимовки на Земле Франца-Иосифа в конце прошлого и в начале нынешнего века побывало несколько экспедиций. Острова архипелага - самая близкая к полюсу земля. В летнее время к Земле Франца-Иосифа может подойти корабль. Поэтому ее и считали базой для завоевания полюса. В 1896 году в западной части архипелага работала английская экспедиция Джексона. В том же году на эту базу вышли Нансен и Иогансен после перехода с дрейфующего во льдах "Фрама", дошедшего до 86 градусов северной широты. Нансен и Иогансен зазимовали на островах Белой Земли в северной части архипелага Земли Франца-Иосифа.

В 1899 году на острове Рудольфа высадилась итальянская экспедиция под начальством Каньи, снаряженная на средства герцога Абруццкого, стремившаяся достичь Северного полюса.

В 1902 и 1904 годах здесь были две американские экспедиции, субсидированные миллионером Циглером. Первая экспедиция Циглера - Болдуина и вторая - Циглера - Фиала. И наконец, в 1913-1914 годах на острове Гукера, в бухте Тихой базировалась экспедиция Георгия Седова на судне "Святой Фока".

Георгий Яковлевич Седов погиб у берегов острова Рудольфа весной 1914 года.

Все эти самоотверженные люди не достигли цели. Однако они двинули вперед наши знания об архипелаге: провели магнитные определения, составляли и уточняли карту архипелага. После них остались развалившиеся уже постройки, ящики с консервами, различные вещи и т. д.

Женя Федоров со своим напарником должен был проверить правильность географических карт островов и, что самое важное, определить вековой ход магнитных элементов. Магнитное поле Земли подвержено плавным смещениям, продолжающимся в течение десятилетий и веков.

Таким образом, составленные однажды магнитные карты надо все время исправлять. Потому-то в различных точках земного шара систематически проводятся повторные наблюдения магнитного поля. Федоров ознакомился с отчетами предыдущих экспедиций и теперь должен был найти на местности точно те точки, в которых стояли магнитные приборы предшествующих исследователей, и провести наблюдения.

Выйдя в начале 1933 года, Е. К. Федоров с В. М. Кунашевым прошли на собаках около 400 километров вдоль восточных островов архипелага.

Чтобы уточнить карту, Федоров сделал несколько астрономических пунктов, то есть определений широты и долготы с помощью астрономических наблюдений. Затем к этим пунктам были привязаны очертания берегов островов, проливы. Выяснилось, что некоторые острова, например Земля Вильчека, остров Гофмана и другие, нанесены на карту с большими ошибками. Это было естественно при поспешной глазомерной съемке, которую вели люди, стремившиеся к полюсу, а не к исследованию архипелага.

При подходе к острову Рудольфа Федорову посчастливилось открыть несколько маленьких островков, расположенных в проливе между островом Рудольфа и землями, находящимися к югу от него. Острова были названы Октябрятами.

Лето Федорову и Кунашеву поневоле пришлось провести на острове Рудольфа, так как лед во многих проливах вскрылся и обратный путь на нартах был невозможен. Они пополнили маленький - всего четыре человека - коллектив созданной там в 1932 году станции, помогали в текущей работе, обрабатывали свои наблюдения и в конце концов дождались шхуну, которая в августе переправила их к нам.

Конечно, всякая зимовка - трудное дело. И бесконечная ночь, и лютый холод, и ограниченность передвижения, и однообразие еды. Нельзя не учитывать и того, что теперь называют психологической совместимостью. К счастью, в нашем коллективе такая совместимость была полной. Но как бы велики ни были трудности, недаром говорится: "Крута гора, да забывчива". Год пролетел быстро.

Поздней осенью 1933 года ледокольный пароход "Таймыр" привез нам смену, а мы возвратились в Архангельск. Пока мы зимовали, в Арктике произошло много важных событий. Одним из них был исторический рейс ледокольного парохода "Александр Сибиряков". "Сибиряков" прошел Северный морской путь за одну навигацию - впервые в истории.

Этот факт имел для Арктики далеко идущие последствия.

Было принято решение правительства об организации Главного управления Северного морского пути при СНК СССР (ГУСМП). У Арктики появился наконец один хозяин, облеченный большими полномочиями, а мы стали членами многотысячного коллектива советских полярников, возглавляемого Главсевморпути.

Работа на Земле Франца-Иосифа была для большинства членов нашего коллектива первой школой полярного опыта. Такой она была и для меня, хотя уже была предварительная "разминка" - работа на Алдане в 1925-1926 годах.

В заключение этой главы расскажу о судьбе нашего немецкого товарища, доктора Шольца.

В 1933 году в Германии фашисты пришли к власти. И первые сообщения о ликвидации Версальского договора, ставившего Германию, по мнению Шольца, в унизительное положение, сообщения о резком усилении немецких вооруженных сил воспринимались им, как нам казалось, с удовлетворением.

Нацистская пропаганда, безусловно, на него действовала. Он не говорил с нами на эти темы, понимал, что нам это не могло быть по душе. Но заметно было, что перемены в Германии ему нравятся. Однако положение резко изменилось, когда с кораблем, привезшим нам смену, он получил письма, газеты и журналы. Несколько дней потребовалось ему для того, чтобы прочесть и освоить всю эту очень важную для него информацию. И на наших глазах Шольц изменился. Видимо, письма друзей и родных, статьи в журналах и газетах дали ему возможность более объективно, чем радиопередачи, оценить происходившее на его родине.

Я предложил Шольцу остаться в СССР.

Шольц колебался. Однако в конце концов принял решение поехать на родину.

Шольц уехал. Перед этим он с большим успехом выступил на ученом совете Арктического института и в некоторых других научных организациях Ленинграда - докладывал о проведенной им на Земле Франца-Иосифа серьезной работе.

Вскоре мы поняли, что наш друг совершил непоправимую ошибку: в Арктический институт пришла краткая открытка из немецкого научного общества, в ней сообщалось, что "доктор Шольц умер от увечий, полученных на Земле Франца-Иосифа"(?!!).

Много лет спустя, 10 мая 1945 года, Е. К. Федоров, в то время генерал-лейтенант, начальник Гидрометеорологической службы Советской Армии, приехал на обсерваторию в Потсдаме. Его задачей было: наладить работу обсерватории, успокоить испуганных немецких ученых, которые находились там в это время, и предложить им сотрудничать с советской Гидрометеорологической службой. Федоров прежде всего обратился к доктору Альбрехту, о котором Иоахим рассказывал как о своем верном друге. Альбрехт подтвердил, что Шольц исчез вскоре после возвращения с Земли Франца-Иосифа. Можно (увы, не без оснований!) предположить, что ученый был арестован и затем, по-видимому, погиб в одном из концентрационных лагерей.