НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ССЫЛКИ    О САЙТЕ


предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава VI. Клыки Дракона

Клыки Дракона в оазисе Эймери
Клыки Дракона в оазисе Эймери

1

Самое живописное место в горах Принца Чарльза, на мой взгляд, - озеро Радок. Гигантская впадина с крутыми склонами из гранита на западе и песчаника на востоке. Тектонический шов, провал в земной тверди, дно которого заполнено водой. Здесь, в глубине антарктического оазиса, среди хаоса каменных глыб ничто не напоминало о могучем ледниковом покрове, со всех сторон окружавшем горный массив. Казалось, мы были отрезаны от всего на свете.

Круглые сутки вокруг нас, задевая за соседние вершины, крутилось низкое полярное солнце. Даже в полночь можно было читать. Правда, четверо из нашей пятерки в это время спали. Лишь механик Борис, по прозвищу Железный Боб, страдавший бессонницей, наблюдал эту полуночную красоту. Он говорил, что мы много теряем: ночью в небе на облаках дивные краски, на вершинах курится поземка, будто седые пряди, а лед на озере так трещит, словно стреляют из пистолета. "Если бы не храп Будкина, - утверждал Борис, задорно поглядывая на посапывающего на раскладушке геолога, - то картина просто неземная".

Борис был фантазер и мечтатель, но это ничуть не мешало ему оставаться прекрасным механиком. В том, что нам удалось измерить глубину озера Радок, оказавшегося самым глубоким на шестом континенте, была немалая его заслуга. Лебедка, электростанция и прочее оборудование, которым мы пользовались, работали безотказно. А сам Борис, с виду щуплый, невысокий, обладал недюжинной силой и выносливостью, способен был свернуть горы, особенно если находился в настроении. Он присоединился к нашей группе, прибывшей в Антарктиду на летний период, после зимовки на "Молодежной". Чуткий и отзывчивый, Борис был полной противоположностью насупленному Будкину, вечно всем недовольному.

Озеро Бивер в оазисе Эймери
Озеро Бивер в оазисе Эймери

Даже на безобидные слова Бориса о храпе Будкин отреагировал без улыбки, сбросил с плеч малиновое одеяло и направился к выходу. Он был явно не в настроении. И не столько по той причине, что у него вдруг расстроился желудок. Хотя это, видимо, играло определенную роль. Куковать на ветру и морозе среди голых скал, где ни листика, ни травинки, как вы сами понимаете, сомнительное удовольствие. Но не только это обстоятельство огорчало Будкина. Он все еще досадовал, что его, старшего по возрасту и, как он считал, наиболее опытного, не назначили начальником лагеря.

Будкин, надо отдать ему должное, хотя и мрачнел все более, свой крест нес достойно. С каменным, неприступным лицом он по семь раз на день оставлял нашу теплую обжитую палатку. Наруже свистел ледяной ветер, и никто из нас Будкину не завидовал. В конце концов мне удалось связаться по рации с базой. Оттуда в самом скором времени, как только распогодится, обещали выслать с вездеходом бесалол и другие необходимые снадобья.

На этот вездеход, кроме всего прочего, у нас были особые планы. С его помощью мы рассчитывали совершить несколько дальних маршрутов. Без вездехода, например, достичь окружающих озеро Радок вершин нечего думать.

К западу от лагеря находилось плато, попасть куда была моя давняя мечта. Там, близ вершины вздымающегося над озером горного массива, на темных гранитах залегали какие-то светлые породы. С расстояния нескольких километров они казались мне похожими на толщи древних морен. Если это так, то для меня, как палеогляциолога, эти породы представляют особый интерес.

Большинство гляциологов занимаются проблемами современного развития ледников. И конечно, всех интересует прогноз: как будет вести себя данный ледник в ближайшем и отдаленном будущем? Однако прогнозировать поступательное развитие явлений природы - задача весьма сложная. Для того чтобы обоснованно предсказать будущее, чаще всего необходимо знать прошлое. В данном случае познакомиться с "биографией" ледника, т. е. историей его развития. Сбор такого рода "биографических" сведений нелегок. За давностью лет трудно восстановить истину. Наиболее весомые свидетельства былой деятельности оледенения - морены. Но в антарктических оазисах, располагающихся на периферии континента, мощные толщи морен встречаются редко. Лед в прибрежной части движется быстро, его воздействие на каменное ложе можно сравнить с работой бульдозера. Содранные со скал обломки уносятся вместе со льдом на север, к океану.

Вместе с айсбергами антарктические породы совершают путешествия порой за тысячи километров от своей родины, постепенно вытаивая из ледяных глыб. Айсберговые осадки, накопившиеся на дне морей, омывающих Антарктиду, иной раз оказываются единственными свидетельствами, по которым судят о том, что происходило на самом материке. И тут, конечно, трудно исключить неточности и ошибки. Вот если бы разрезы ледниковых отложений удалось найти непосредственно в самом антарктическом оазисе, так сказать, в центре событий, все было бы гораздо проще.

12 лет назад я обнаружил на склоне ущелья Пагодрома (Буревестников) в 4 км от нашего нынешнего лагеря обрывы морен мощностью до 50 м. Изучение их рассказало о ранних этапах оледенения Антарктиды - ведь антарктическое оледенение не только наиболее мощное, но и самое древнее из ныне существующих: оно возникло около 25 млн. лет назад! Теперь с особой надеждой я посматривал на светло-серые породы, венчавшие уступ над озером Радок. Их толщина превышала добрую сотню метров. Если бы они оказались мореной!

Загадочный район находился по другую сторону озера, как раз напротив нашего лагеря. Подняться туда в лоб по почти отвесным уступам невозможно. Оставался длинный путь в обход озера, крюк километров в двадцать пять. Совершить его пешком не хватит сил. Вот если бы меня подвез на край плато вездеход, я бы уже нашел возможность спуститься и вернуться домой по прямой - через озеро расстояние в два раза короче. При взгляде из палатки эти планы казались мне вполне реальными.

По утрам обрывы над озером озарялись солнцем и смотрелись особенно эффектно. Заинтересовавшая меня серая толща была рассечена лощинами, и лежащий в них снег словно фосфоресцировал. Издалека казалось: белые клыки сияют в теле темной горы. Назвал я это место на вершине плато Клыки Дракона. Борису название понравилось. Будкин, конечно, только усмехнулся. Но разве ему угодишь?

В прошлую экспедицию попасть на Клыки Дракона не удалось. Вот и сейчас работа в районе озера Радок заканчивалась. Вездеход, спешивший к нам с аптечкой для Будкина, предоставлял единственную возможность для такого путешествия, своего рода последний шанс.

Я перебирал в уме различные варианты. Нас в лагере пятеро. Двое, механик Борис с гидрологом Сашей, должны заканчивать промеры на озере. Будкин со своим помощником выполняет ответственное задание по космической тематике и без вездехода, понятно, обойтись не может. Значит, желающего пойти со мной взять неоткуда. К счастью, свой маршрут Будкин проложил вблизи Клыков. Отлично! Его вездеход подбросит меня по пути на плато, оттуда за час-другой я доберусь до загадочных обрывов. А уж обратно под горку возвращаться будет веселей. Спущусь к озеру, там по льду гладкая дорога до самого лагеря. Конечно, это нарушение экспедиционного правила, запрещающего ходить в одиночку. Но ведь правила, известно, немыслимы без исключений. Я тут не первый и не последний. В своих прежних экспедициях мне часто приходилось работать одному. Меня даже прозвали Одиноким Бизоном. Правда, это было уже давно, когда я был и моложе и сильнее. Да и не только я ходил в одиночку. В антарктических оазисах нет таких опасностей, как на леднике, где исследователя подстерегают коварные трещины. В оазисе под ногой земная твердь. Важно только не сорваться со скалы, не сломать ногу. Риск, конечно, остается. Мало ли какая напасть может приключиться в маршруте! Но ведь без риска порой не обойтись. Вот наши летчики, честно говоря, если бы они летали только как им предписывают инструкции, никогда бы не смогли обеспечить работу экспедиции. Мне лично везло в прошлом. Никаких ЧП. Везение, пруха, как говорили в экспедиции, придает уверенности.

Клыки Дракона вызывающе смотрели прямо на лагерь, сверкали с высоты, дразнили своей мнимой близостью и доступностью. И я принял решение. Здесь в нашей палатке на берегу озера Радок я мог взять всю ответственность на себя. "Сейчас или никогда!" Для меня это было равносильно гамлетовскому "быть или не быть".

2

Послышался гул вездехода. Я вылез из палатки. Зеленоватая машина показалась из-за горба ближайшей сопки, ползла по серым скалам, уступами спадавшим к нам в котловину. Не подвел Иван-вездеходчик, прибыл вовремя. Нужно, не мешкая, собираться в маршрут.

Ветер так и не стих, но у палатки на солнце стало вполне сносно. Саша с Борисом отправились на озеро. Будкин с помощником и я пошли к вездеходу. Будкину я предложил занять место рядом с водителем - самое удобное, теплое и почетное. Сейчас, решил я, оно принадлежит Будкину по праву. Он давно к этому маршруту примерялся, намечал по аэрофотоснимкам дорогу. Я же транзитный пассажир, меня высадят на краю плато, где торчат Клыки Дракона. Дальше пешком. Места там даже для вездехода труднопроходимые.

Будкин повертел в руках аэрофотоснимок, уточняя, куда меня нужно подвезти. Недовольно заметил, что это километра три крюк от его маршрута, но, очевидно, удовлетворенный тем, что я предложил ему "генеральское" место, не стал спорить. А может, так на него бесалол подействовал: ведь сразу горсть таблеток проглотил.

Я забрался вместе с помощником Будкина в кузов, и мы покатили. Сначала весело и гладко по снежникам, забившим верховья ущелья Пагодрома, а потом все тяжелей, с натужным гулом по каменным волнам антарктического оазиса. Сквозь оконце видно: карабкаемся вверх по склону. Слышно, как хрустят плитки песчаников под гусеницами. Машина задирает нос, словно встает на дыбы. "Это еще цветочки", - думаю я.

Но тут вездеход остановился, и из кабины выскочил взъерошенный Будкин. Что случилось? Я теряюсь в догадках. А Будкин лезет в кузов, предлагая мне занять "генеральское" место. Он возьмет командование на себя только после того, как меня высадят. С чего бы такая галантность? Взяв планшет с картой, залезаю в кабину к Ивану. Тот берется за рычаги. Кричит, что он сам разберется, где ехать. Нужно только указать конечную точку. Похоже, у него с Будкиным возникла конфликтная ситуация, неспроста тот уступил мне место.

Обзор из кабины на славу. Вскоре мы вползаем в удивительную котловину. По склонам ее рядами тянутся уступы словно в гигантском амфитеатре. На дне голубеет озеро. Я кричу Ивану, чтобы он обратил внимание на эту первозданную красоту. Но он меня не понимает, трогает рычаги и сворачивает налево. Это совершенно не совпадает с дорогой, намеченной Будкиным. Тут на пути вскоре должны встать обрывы к озеру Радок. Оно длинным коленом вдается сюда с юга. Я показываю Ивану - сворачивать рано. Он машет рукой - ничего, разберемся. "Там пропасть!" - кричу я ему в ухо. Из кузова уже подает панические звонки Будкин (есть там специальная кнопка). Иван нехотя сдается. Вездеход, пробуксовав одной гусеницей, ложится на прежний курс.

Смотрю аэрофотоснимок. Он не ахти какого качества, да и масштаб мог бы быть покрупнее. В 60 тыс. раз все уменьшено. Отыскать проход среди сопок по такой фотографии не просто. Но пожалуй, можно все-таки сократить путь, склон не так уж крут. Объезжать по ложбинам, как наметил Будкин, лишних километров пять. И я показываю Ивану - можно поворачивать. Вездеход снова начинает карабкаться в гору.

Дорога прескверная. Медленно одолевает вездеход подъем на плато. Валуны на пути крупные, приходится то и дело маневрировать. Жалко машину, да и от маршрута Будкина мы сильно отклонились. И я представляю: сидит он, как цуцик, в кузове, трясет его, подбрасывает на ухабах, апеллирует он к своему помощнику, а тот мычит флегматично и жует что-нибудь по обыкновению.

Терзаясь угрызениями совести, кричу Ивану, чтобы остановился. До того Клыка, который меня интересует, еще километра четыре, но уж лучше я пройду их пешком, а Будкин пусть не мучается.

Иван останавливает вездеход. Я смотрю на часы - одиннадцать. "К восьми вечера, - говорю Ивану, - буду в лагере". Уверенно так говорю, благодушно. Отогрелся на "генеральском" месте, накопил сил. Прямо как герой песни, которую напевает Будкин в те редкие часы, когда бывает в настроении: "Я проснулся в шесть часов, как младенец, без трусов. Молодой и озорной, антарктический герой!"

Но сейчас Будкину не до песен. Выбрался он из кузова, зубы стучат, машет руками - почему поехали не там, где он наметил, зря, что ли, он старался, корпел над снимками. Самую дрянную дорогу выбрали, тряска такая, что он язык прикусил, и заехали к черту на рога!

- Не к черту, а к дракону, - пытаюсь урезонить я его. - Мне отсюда ближе километра на три, чем от снежников, где ты собрался меня оставить.

- Так ведь нужно думать не только о себе! - орет Будкин.

- Вот именно! - кричу я в ответ.

Разговариваем мы на повышенных тонах еще и по той причине, что на плато сильнейший ветер. Он уносит слова, гонит их вниз, к обрывам озера Радок. А чуть выше по сопкам, куда собрался в маршрут Будкин, метет поземок. Точно подметил Борис: словно седые волосы струятся по камням.

- Работать в таких условиях - дурацкое занятие, - сокрушается Будкин. - Как в аэродинамической трубе. У меня однажды ветром молоток чуть не унесло. Аэрофотоснимки достать нельзя - порвет в клочья.

И он смотрит на меня так, как будто именно я виноват в том, что здесь такое творится. Дискутировать мне с ним некогда. Наконец-то я оказался вблизи Клыков Дракона. И погода кажется мне вполне сносной. А что Будкину кипятиться - с ним рядом вездеход. Замерз на скалах - ныряй в кабину, сиди отогревайся!

Набросив на меховой шлем капюшон своей оранжевой штормовки, я поворачиваюсь и шагаю вперед, к логову дракона.

После тепла кабины ледяной ветер особенно ощутим. Солнце сияет в небе, но уже совсем не греет. Стоит середина февраля - антарктическая осень, вот и входят в раж стоковые ветры. Иду вдоль обрывов, прикрываю лицо рукавицей. Дыхание спирает от ветра да и от волнения, ведь подо мной Клыки Дракона! Еще немного, и будет ясно, что за породы слагают вершину плато, почему они имеют свой особый цвет. Завеса таинственности, окружающая грозный обрыв над озером, исчезнет. Дракон станет ручным, домашним. Мне теперь даже жалко его.

И тут меня начинают одолевать сомнения: реально ли вообще здесь, на высоком плато, найти разрезы ледниковых отложений? В антарктическом оазисе, подобном гористому острову в океане льдов, куда не глянешь - скалистые сопки. Накопление морен характерно для понижений рельефа, дна долин, а там, как правило, все закрыто ледниками. Вот когда Антарктида сбросит ледяной панцирь... Но этого не дождешься. Такой процесс если и возможен, то лишь в масштабе геологического времени, по сравнению с которым человеческая жизнь - мгновение.

Конечно, придет пора, будут найдены эффективные способы проникать в глубины антарктических ледников, вести наблюдения непосредственно на подледном ложе.

Но произойдет это, думаю, не так уж скоро. Пока же палеогляциологу приходится опираться на редкие находки в оазисах. Морены, открытые в ущелье Пагодрома, были в свое время счастливой находкой, но пока единственной, Мне тогда просто повезло. Что же ждет меня сейчас на Клыках Дракона?

Наедине со своей тенью
Наедине со своей тенью

Сдерживая нетерпение, я стараюсь не торопиться. Оттягиваю миг возможного разочарования. Подойдя к самому обрыву, гляжу на лежащее внизу озеро. Там сейчас работают Саша с Борисом, вертят ручку лебедки, поднимают батометры из глубины. Они уже, наверное, знают, какая температура у дна, Лед озера сверкает на солнце. Стекла моих горнолыжных очков - исцарапанные, треснутые. Видно сквозь них плохо, но зато они защищают от ветра. Где же мои товарищи?

Любопытно, ситуация внизу сегодня совсем иная. Там где мы недавно ходили по льду,- большая темно-синяя полынья, а в ней глыба, похожая на головку сахара с каймой крошек. В озеро с гор спускается ледник: этой ночью народился айсберг! А вот и крохотная точка на льду - ребята у лебедки.

Забравшись на приметный валун, машу ледорубом, хотя понимаю: не могут увидеть меня на темном склоне. Но пообщаться хотя бы так, символически, необходимо. Ведь сейчас предстоит спуск в "пасть" Дракона. А ветер только и ждал моего шага вниз, вздыбился, обдал песком и снегом, уперся в спину, гонит вниз. Только бы не споткнуться на валунах, не подвернуть ногу. Самый крайний клык - мудрости называю я его - крутая, забитая снегом лощина. Склоны засыпаны валунами. С каждым шагом съезжаешь по осыпи все ниже и ниже, туда, к отвесным скалам, нависшим над озером. Ветер радуется, поет в ушах как натянутая струна.

Делаю записи в полевой дневник. Больше для порядка, как положено на каждой новой точке. Что скрыто под осыпями? Клык мудрости не дает ответа, только рождает сомнения: был ли смысл пускаться в этот маршрут? Раскопать осыпь мне не под силу. Тут и бульдозер вряд ли управится - некоторые валуны в рост человека. К тому же каждая минута на счету. Продвигаюсь дальше, к главному клыку, на который вся надежда. Мне случалось однажды пролетать над озером на вертолете, и центральная часть "драконьей челюсти", приоткрывшись на миг, привлекла внимание. Но вертолет тряхнуло, и когда я снова приник к иллюминатору, желанные обрывы отступили в сторону. Ну уж теперь-то я выведаю все тайны Дракона...

Преодолеваю заснеженную лощину. Еще несколько десятков метров вверх. Ветер выносит меня на гребень. Хватаюсь за валун, чтобы остановиться, а то улетишь в преисподнюю. И тут впереди, метрах в 30 ниже по склону, открываются взгляду обрывы со слоями песка и валунов. Долгожданная находка - толща древних ледниковых осадков! То, ради чего я так стремился в это гиблое место!

Я вновь чувствую себя уверенным и сильным. Скорее вниз. Скольжу по осыпи, грохоча обломками. Хорошо, что я надел трикони. Пусть в ботинках холоднее, но зато легче и уверенней чувствуешь себя на склоне. Вот она, древняя морена: плотная, серо-коричневая масса, смесь валунов, песка и глины - груз, который нес когда-то могучий ледник, пересекавший оазис. Лед двигался здесь вниз, к озеру, заполнял целиком его чашу и выплескивался через край дальше, на север, к морю. И вот теперь передо мной реальные свидетельства былой мощи оледенения.

Прослои песка и гальки в разрезе говорят, что в то время здесь бежали водные потоки. Изучение этого разреза, я надеюсь, расскажет о многом. По сути, каждый валун, каждая песчинка древних осадков испытали на себе воздействие тех или иных сил природы, запечатлели следы минувшего. Извлечение этой скрытой информации сродни работе криминалиста. И арсенал лабораторных методов достаточно широк. Но прежде чем начать отбор образцов для анализов, надо выявить общие черты разреза. Без этого потом трудно будет сопоставить факты, соединить их воедино. Вертикальные уступы морен видны только на небольшом участке склона. Они, словно оконце, сквозь которое можно заглянуть в прошлое, под чехол осыпей.

Достаю из рюкзака полотняные мешочки. Оглядываю склон, примеряясь к предстоящей работе. Метрах в пятнадцати надо мной, на уступе, похожем на оттопыренный палец, завис отсвечивающий на солнце валун. Словно ноготь с пальца слезает. Вдруг сорвется, понесется эта многотонная глыба прямо на меня?.. В гостях у Дракона всякая чертовщина лезет в голову. Верно говорится: "У страха глаза велики". Камень наверняка сотни лет сидит в таком положении, не шелохнется. Конечно, с каждым годом ветры выедают из-под него песчинки, рано или поздно сила тяжести возьмет свое. Но не сейчас же, не может же быть такого дьявольского совпадения?

Я отвожу глаза от нависшего надо мной валуна и начинаю отбирать образцы. Первый мешочек заполнен. Его содержимое станет объектом комплексного изучения. Образцы с Клыков Дракона для меня, как лунный грунт для исследователей космоса. Теперь нужно сделать пометки в полевом дневнике. Лезу в левый карман, где у меня неприкосновенный запас: несколько кусков сахара в полиэтилене и главное - полевой дневник. В кармане пусто. Из-за собственной рассеянности, очевидно, я переложил его куда-то еще. Приходится терять драгоценное время. Но и в других карманах, в рюкзаке, в полевой сумке дневника нет. И сахара нет. Черт с ним, с сахаром, а вот дневник! Неужели я забыл его у Клыка мудрости, где делал последние записи? А что, если выронил по пути? На камнях я несколько раз оступался и падал.

Потерять полевой дневник, где записаны предыдущие маршруты, для меня равносильно катастрофе. Полевые записи не восстановишь, как ни старайся, они утратят свою достоверность. И сейчас я стою перед уникальным разрезом, к которому с таким трудом подобрался. Нужно зарисовать его, пометить места отбора образцов, зарегистрировать все характерные черты этой толщи. И вот дневник, основной документ, пропал. Дело не только в формальном отчете. Мне сейчас просто не на чем записывать, я как солдат без оружия. До этого момента не приходила мысль о рискованности маршрута. Я был занят делом. Теперь я впервые с тревогой подумал об обратном пути. Удастся ли мне спуститься с Клыков Дракона на озеро? Внизу зияют обрывы, туда глянешь - дух захватывает. Обходить вокруг - сил не хватит. Не слишком ли я понадеялся на удачу, не переоценил ли свои возможности?

Смотрю вниз, словно ищу поддержки у работающих на озере товарищей. Далеко до них. Саша, Борис, лебедка - вот она желанная точка на льду. Если бы не белизна окружающего фона, не отыскать ее взгляду. Но то, что я вижу товарищей, несколько успокаивает. Кажется, ты не один.

Я снова лихорадочно ощупываю карманы. Чего бы не отдал я сейчас, чтобы дневник нашелся! Нет, чудес не бывает, карманы пусты. И все же нужно сделать попытку его найти. В полкилометре отсюда я делал записи. Оглядываюсь назад, на груды валунов, рассыпанных по склону. Придется вернуться. Хорошо еще, что всего на один клык, правда, теперь против ветра. Оставив все лишнее, лезу назад. Стараюсь идти прежним путем, но как его восстановишь? Следов на каменистом склоне не отпечаталось. И ветер в лицо. Гудит, проклятый, ярится. Похоже, точно как в аэродинамической трубе. Хотя, кто знает, как там в этой самой трубе? Мне лично там бывать не приходилось, на слово Будкину верю. Такие вот глупые мысли лезут в голову, а я все шагаю, шагаю и глазами обшариваю ближайшие валуны.

Вот снежник, и на нем царапины от триконей: я на верном пути. Вот и валун, привалившись к которому я делал записи, пытаясь укрыться от ветра. Смотрю вокруг, ощупываю взглядом каждый камень - нет ли где приметной красной книжицы? Увы, тщетны мои попытки. Да если бы она упала здесь, на таком ветру ее мигом унесло бы. Вон у Будкина даже молотки летают. Нужно возвращаться. Найти среди этого моря валунов дневник - задача посложней, чем отыскать иголку в стогу сена. И тут будто что-то обожгло меня. Я бросаю взгляд в сторону. В щели между глыбами, метрах в пяти, на склоне торчит красный корешок - прочно застрял между двумя валунами. Мой дневник! Ура! И, словно салютуя моему победному крику, что-то грохочет внизу, среди скал. Эхо? Или мне мерещится?

Обратно я скачу, как угорелый, ветер снова мой союзник, вновь у меня отличное настроение, и Клыки Дракона не кажутся такими опасными. Скатываюсь по осыпи к обрыву морены и начинаю работать. Мешочек за мешочком заполняется образцами, записи ложатся на страницы дневника. В самый разгар вдруг вспоминаю о нависшей сверху глыбе, том самом оттопыренном пальце. Как там поживает больной ноготь? Что за чертовщина: огромного валуна и след простыл. Песок только сверху струится, как ручеек, а валуна нет. Свалился-таки, выбрал подходящий момент, когда первый человек объявился на этих обрывах, и загремел туда, вниз, к озеру с пятисотметровой высоты! А ведь если бы я не потерял дневник, не бегал бы на поиски, что заняло минут сорок, то, кто знает... Мистика! Вот уж поистине не было бы счастья, да несчастье помогло. А эхо, грохотавшее в ответ на мое "ура!", как раз и было отголоском падения этой глыбы.

Но размышлять о дьявольских совпадениях, удивительных случайностях, победах, оборачивающихся поражениями, и о поражениях, которые приводят к победам, нет времени. До 8 часов вечера - срока моего возвращения в лагерь - осталось два с половиной часа. А я сижу еще в самой "пасти" Дракона. Успеть хотя бы до связи с базой в 22.00, иначе ребята начнут волноваться.

Делаю последние записи, укладываю в рюкзак образцы, фотографирую разрез. Кажется, ничего не забыл. Мне уж точно на Клыках Дракона больше не бывать. Эта первая встреча - одновременно и прощание.

Теперь остается решить, как добираться до лагеря. Важно выбрать кратчайшую дорогу, найти приемлемый спуск к озеру. Судя по аэрофотоснимку, через два клыка вниз к самой воде ведет ложбина. Если бы по ней удалось спуститься, мой путь до лагеря сократился бы почти вдвое.

Иначе трудно сказать, когда я добреду домой с таким рюкзаком на ураганном ветру. Нелегко было попасть в логово Дракона, но в этом мне помог вездеход. А вот как выбираться? Тут уж рассчитывать приходится только на свои силы.

Интересно, где сейчас Будкин? Катит, наверное, к дому на "генеральском" месте. А может, уже в палатке сидит, блаженствует в тепле, пьет горячий вкусный чай? При таком ветре работать в горах действительно дурацкое занятие. А Саша с Борисом наверняка еще на озере, хотя и потерял я их из виду. Интересно, какая температура у дна озера? Вот бы сейчас поговорить, обменяться впечатлениями. Они там вдвоем. Мне же не с кем слова молвить, разве что с Драконом, да тот знай гудит, холодом дышит...

3

Уже больше часа иду я как раз вровень с остриями клыков. Слева от меня стального с ржавчиной цвета склон, в который врезаны клыки, справа, внизу, темные скалы, обрывающиеся к озеру. Там, у их подножия, "дымится" вода. Ветер падает в пропасть с сокрушительной силой и не дает замерзнуть озеру у берега. А уж давно стоят крепкие морозы.

Постепенно все ощутимее тяжесть рюкзака. Хотя и ободряет сознание того, что за спиной уникальные образцы, шагаю я уже не так уверенно. Только бы не подвернуть ногу. Пошатнулся, пополз валун под ногами, не стремлюсь во что бы то ни стало устоять, мягко валюсь на спину, а мой раздутый рюкзак смягчает удар. Со стороны это, наверное, забавно выглядит: барахтается человек среди камней. Смешная песенка Будкина про антарктического героя как назло лезет в голову.

Веселенький маршрут. От клыка к клыку. Этакая прогулка вдоль челюсти. И ничего похожего на спуск не удается обнаружить. То, что кажется сравнительно пологим на аэрофотоснимке, в действительности доступно разве что скалолазам.

Когда я приближаюсь к краю очередной лощины, чтобы заглянуть вниз - идет ли она до самого озера или обрывается на скалах, - ветер особенно яростно подталкивает меня. Кажется, если прыгнешь туда, расправишь руки, как крылья, - полетишь птицей. Там, в расщелинах, гнезда снежных буревестников - они парят внизу, подо мной.

Солнце ушло за склон горы, стало сумрачней и холодней. А ветер даже здесь, под склоном, все сильней разгуливается. Я уже миновал то место, где, судя по снимку, казалось, можно было спуститься. Нет, там была такая крутизна, что голова шла кругом.

Может быть, отказаться от затеи спуска с этих крутых скал и попытаться выбраться на плато? Я шагнул вверх, но ветер с силой отбросил меня обратно. Пасть Дракона не выпускала. И я продолжал идти вдоль склона. Впереди оставалось еще два-три клыка. Дальше, я надеялся, будет все же желанный спуск.

Смотрю на часы. Надо торопиться. Близится контрольный срок возвращения. И тут мое продвижение приостановил обледенелый снежник. Ширина его была метров сто пятьдесят. Шел он от самой вершины плато, а где оканчивался, я не мог разглядеть. Поверхность снежника сияла холодным стеклянным блеском. Она была так крута, что, если поскользнешься - полетишь пулей. Через считанные секунды будешь на озере Радок. Только вот в каком виде?

Я сделал несколько шагов вперед, проверяя твердость обледенелой корки. Чуть ниже выступала скала. Там, в случае чего, можно было бы еще зацепиться. Шипы ботинок царапали лед и соскальзывали, ноги гудели от напряжения. Если бы не ветер, можно было бы рискнуть, вырубая выемки ледорубом, шаг за шагом преодолеть это препятствие. А так шансов на благоприятный исход не было. Путь вперед был отрезан. Привалившись к валуну, я сполз вместе с рюкзаком на камни, вытянул ноги. Они оказались неприспособленными к таким перегрузкам, мышцы напрягались и саднили.

На обдумывание времени не было. Стоило посидеть минуту без движения, начинал ощущаться холод, морозный ветер проникал сквозь штормовку. Как выбираться отсюда? Оставался единственный вариант - подниматься снова на плато. Обидно идти в обратную сторону, да к тому же против ветра. А потом плестись в обход озера. Если все будет благополучно и сил у меня хватит, то это еще 6-7 часов пути. Радости мало, но что делать?.. Не стоит задумываться в таких случаях о конечном результате. Я ставлю перед собой первую насущную задачу - подняться на плато!

Подъем крут. И под ногами ворочающиеся, словно живые, камни осыпи. Все бы еще ничего, если бы не ветер, неукротимый, свирепый.

Я неплохо знаком с суровостью здешних ветров. Только раньше-то это знакомство было, что называется, шапочным. Одно дело удивляться силе урагана, находясь в деревянном домике, пусть даже в палатке, внимать порывам ветра, лежа в спальном мешке, гадать в тепле, какие беды принесет буран? Но совсем другое - оказаться один на один со стихией в антарктических горах, за много километров от лагеря.

Тут я самыми грозными словами, на какие только был способен, выругал себя за необдуманный маршрут. Мог бы договориться, чтобы вездеход вернулся за мной. Ну подождал бы вездеходчик Иван час-другой. Ну Будкин брюзжал бы. Так он и так вечно недоволен. Зато катил бы я сейчас в тепле к дому. Налицо мой промах как начальника лагеря. Переоценил я свои силы. На коварство Антарктиды нечего пенять. Это у нас давно уж повелось: чуть какая неприятность - на суровость Антарктиды списываем. Нет, если теперь что случится, то только по моей вине.

Через сотню шагов я понимаю, что идти вверх по склону мне физически не под силу. Стоит встать на ноги, ветер сразу отбрасывает назад. И тогда я опускаюсь на четвереньки. Нельзя сказать, что это было удобно, особенно когда на спине у тебя здоровенный рюкзак. Медленно-медленно, припадая к каменным глыбам, карабкаюсь метр за метром вверх. Временами лежу, отдыхаю. Лицо у меня как будто окаменело и не ощущает ураганного ветра. Хотя бы он дул порывами. Нет, садит ровно, напористо. Прав, видно, Будкин насчет аэродинамической трубы.

Не знаю, сколько времени я поднимался, видно, часа два, не меньше, пока наконец не выполз на плато. Перевел дух и стал на ноги. Простор открылся взгляду, я снова почувствовал себя человеком. Больше не нужно было ползти вверх против ветра. Отклонившись влево и немного назад, как бы облокотившись плечом на ветер, я заковылял по каменистой равнине, стараясь держать нужное направление. Примерно через километр заглянул вниз, кончилась ли драконья челюсть? Там чернели скалистые склоны, спускаться было опасно. И я пошел дальше по кромке плато, с каждым шагом удаляясь от лагеря, который был за озером в противоположной стороне.

4

Ветер уже не казался таким свирепым, он подталкивал меня в левый бок, гудел под левым ухом. Солнце, висевшее совсем низко над горами, отбрасывало на склон мою длинную горбатую тень. Километра через три я решил все-таки спускаться. Иначе крюк был бы слишком велик и дальнейший путь мог оказаться мне не под силу.

Склон снова привел к снежнику, но он был не такой уж обледенелый, да и крутизна не так устрашающа. Снежник можно было пересечь, но у меня зрела иная идея. Этот снежный шлейф позволял мне за считанные секунды спуститься сразу метров на двести. Идти по шатающимся валунам стало невмоготу. Левая нога то и дело норовила подвернуться. А до дома оставалось еще столько километров! Нужно было рисковаго.

Я осторожно вышел на центральную часть снежника, сел, упираясь пятками в снег, положил слева ледоруб (его я решил использовать как тормоз), откинулся немного на спину и заскользил вниз. Удивительное чувство детского восторга на мгновение захлестнуло меня, может быть, виной тому были непроизвольно возникшие ассоциации. Хотя давно уже миновало то время, когда я катался с ледяных горок. Впрочем, детский опыт сейчас пригодился. Важно было следить, чтобы нарастающая скорость не развернула головой вниз. Я с силой уперся в ледоруб. Мою спину страховал рюкзак, ноги, согнутые в коленях, служили рулями. Скоро я вполне освоился с новым способом передвижения. У основания склона снежник выполаживался, и к окаймляющим его валунам я уже "подрулил" без тормоза.

Озеро, спуститься к которому я так стремился, было рядом. Оставались считанные метры спуска. Самое страшное - "пасть" Дракона - позади! Но я не чувствовал особой радости. Теперь меня валила с ног усталость. Под тяжестью рюкзака подгибались ноги, а от валунов рябило в глазах.

Гладь озерного льда призывно сверкала, обещая ровный путь к лагерю, но вдоль края тянулась кайма чистой воды. Всего-то полынья 10-15 м, но как ее преодолеть? Идти в обход - еще лишние час-два пути.

Я спустился к самой воде. Валуны здесь были обледенелые, словно специально уложенные, пригнанные друг к другу. Идти по кромке этого экзотического пляжа шириной всего около 1 м было легче, хотя я и рисковал оступиться. В одном месте в озеро со склона спускался снежник. Перемычка чистой воды тут совсем исчезала. Я остановился. Нужно преодолеть полосу ровного темного льда, всего десяток метров. Дальше от берега лед белый, там он толстый, безопасный.

Пора решаться. Выигрыш во времени и расстоянии мне жизненно необходим. А если лед не выдержит? Я отгонял мысль об этом. Уже полночь. О моем исчезновении наверняка сообщили на базу. Товарищи беспокоятся. Вариантов того, что со мной приключилось, предостаточно: подвернул ногу, сорвался с обрыва, утонул в озере. Наконец, просто стало плохо с сердцем. В последнее время даже такой здоровяк, как Будкин, и тот на сердце жалуется. Надо спешить. Иначе ребята выйдут на поиски, и Будкин ославит меня на всю экспедицию.

И я шагнул на снежник, спускавшийся в озеро. Лед у края был тонок, он пискнул, когда я ступил на него. Но я слишком устал, чтобы сомневаться. Действия мои бы ли почти механическими. Оттолкнувшись от смерзшегося снега, я заскользил по темной глади вперед, к спасительному молочно-белому льду. Через мгновение я был в безопасности. Перевел дух, поправил рюкзак и зашагал через озеро.

5

Мыс, который я должен был обогнуть, перед тем как выйти на финишную прямую, кажется совсем близко, но я знаю: по карте до него семь километров, никак не меньше. В горах трудно угадать расстояние. Ветер теперь задувает мне в правую скулу. Холодный ночной ветер с ледника Бетти. Но спина мокрая. А я сам как выжатый лимон. Теперь мне понятно такое сравнение. И странный железный привкус возник во рту.

Дорога стала гладкой. После хаоса каменных глыб она будто бархатная. Шипы ботинок сбивают ежик кристаллов льда, образовавшихся на поверхности замерзшего озера под воздействием солнца и ветра. Кристаллы дзинькают под ногами, и мне кажется, звучит диковинная музыкальная шкатулка. Когда-то в детстве в гостях у бабушки я слышал такие звуки.

Под эту странную мелодию я шагал, шагал, словно заведенный механизм. Ходьба по ровному льду действовала умиротворяюще. В ней было какое-то укачивающее однообразие. Ноги ступали все тяжелее и тяжелее. Я начинал дремать на ходу. Безразличие, апатия подбирались ко мне. Надо было срочно менять тактику, что-то предпринять. И, как всегда в критические минуты, я вспомнил Будкина. Что бы он сказал, если бы увидел меня, сгорбившегося, уныло ковыляющего по ледяной равнине? Я даже внутренне как-то собрался, взмахнул ледорубом, расправил плечи, пошел уверенней и бодрей.

Однажды Будкин рассказывал, как он возвращался из дальнего маршрута с раздробленной коленкой. Пусть не в Антарктиде это было, где-то в горах Сибири, но ему тогда было наверняка еще труднее, но он выстоял, победил! Так неужели я сдамся, уступлю?..

Я решил считать шаги. На каждом сотом шаге я получал "приз": поворачивался к ветру спиной и, облокотившись о ледоруб, расслаблял мышцы ног. Эта тактика принесла успех. Теперь я шагал в предвкушении, когда остановлюсь, привалюсь к ледорубу, правая скула ощутит тепло дыхания, затекшие мышцы спины как-то по-иному примут на себя тяжесть рюкзака.

Вскоре передвижение по однообразной снежной равнине скрасило еще одно обстоятельство. Впереди на озерном льду возникла темная точка. До скал противоположного берега было еще далеко. Что же могло лежать на льду посредине озера? Я ломал голову, строил разного рода гипотезы, а тем временем шаг за шагом сокращал отделяющее меня от лагеря расстояние. И темный предмет на озерном льду постепенно увеличивался в размерах. Возможно, это лебедка, которую унесло у Саши и Бориса?.. После пребывания в "пасти" Дракона я готов был наделить антарктические ветры сверхъестественной силой.

Еще несколько стометровок, и я увидел большой обломок песчаника, серую глыбу, изъеденную, словно оспой, ячеями выветривания. Как она очутилась здесь? Свалиться на лед камень мог только у берега. А потом прибрежную льдину или айсберг ледника Бетти принесло сюда. Значит, озеро Радок, не в пример нынешнему холодному сезону, в иные годы вскрывается почти полностью...

Размышление о неожиданной находке несколько отвлекло меня от тягот затянувшегося путешествия. Было уже далеко за полночь. Солнце спряталось за лежащими на юге горными массивами, и в чаше озера Радок все словно поблекло, изменило краски. Как будто на смену цветной пленке пустили черно-белую. Все происходящее представлялось мне сейчас каким-то странным бесконечным кинофильмом. Горбатая тень, сопровождавшая меня как верный пес, исчезла. И от этого усилилось чувство одиночества. Сколько часов я в маршруте? Кажется, вечность. И спина уже не так мокнет. Видно, вся вода, что была во мне, вышла.

На очередной остановке я положил в рот льдышку, с грустью вспомнив о кусочках сахара, унесенных ветром из кармана. Видно, снова пора вызывать на помощь образ Будкина. Надо продержаться совсем немного. Скоро за мысом откроется лагерь. Только бы не сводило мышцы ног.

Я стимулирую продвижение, увеличивая ценность "призов". Теперь, кроме наград за каждую стометровку, через пятьсот метров я получаю "Гран-при" - минутный отдых в нише между присклоновыми снежниками. Такие ниши - выдувы - идут вдоль восточного берега озера. Растянуться на дне этих небольших, всего в метр-полтора снежных ванн - просто благодать. Ветер как будто стихает, можно расслабить тело, главное - ноги. Отвлечься, глядя в небо на парящих теперь уже сверху, у вершин береговых обрывов, снежных буревестников. Задуматься о мироздании, смысле жизни. Просто вздремнуть под свист проносящегося над ледяной ямой ветра. Отрадные мгновения! А подниматься, конечно же, приходится с помощью Будкина, я словно чувствую на себе его презрительный взгляд и поспешно переваливаюсь на живот, встаю сначала на колени, а потом медленно и осторожно на ноги. И снова стометровками все дальше и дальше вперед...

Не знаю точно, сколько еще прошло времени, но я вышел наконец к мысу. За ним всего в двух-трех километрах наш лагерь - светлый купол выгоревшего брезента так и ударил в глаза! Вездехода около палатки не было: ребята выехали на поиски. Я перевожу глаза на соседний склон - вон он, наш жук-бронзовик ползет к лагерю. Очевидно, меня заметили на льду озера - черная точка на белом приметна издалека.

Вездеход подполз к палатке. Оттуда отделилась маленькая фигрка и пошла мне навстречу. Я подумал, что верно, это Борис - наш механик, Железный Боб. Год провел он на зимовке, всякое повидал, а не утратил душевной тонкости, чувствовал: нужна поддержка. И не столько физическая помощь, сколько дружеское сочувствие. Я не ошибся. Когда Борис подошел, я обнял его. Непроизвольно получилось. Я слышал: работа в полярной экспедиции делает мужчин порой излишне сентиментальными. И вот испытал это на себе. Я был благода рен за встречу. Я даже отдал донести до лагеря свой рюкзак. Никому другому не позволил бы, сам донес драгоценные образцы. А Борису отдал. Последние метры мы дошагали быстро и весело. Борис рассказал, что ребята изрядно поволновались. Будкин, пожалуй, больше всех. Он даже назначил себя, как самого опытного, начальником спасательной экспедиции, навел на всех страху.

А они с Сашей целый день провели на озере, но в "пасти" Дракона меня, конечно не заметили. Да и как заметишь муравья на склонах каменного исполина? У них по озеру вздумал гулять айсберг. Во многих местах взломало лед, чуть не утонула лебедка, вовремя оттащили. Измерили температуру в озере по всему разрезу: у дна она оказалась +1°, почти такой же, как на поверхности, отобрали пробы воды. Рекорд глубины 346 м, установленный нами в прошлый раз, перекрыть не удалось.

Вот и палатка. Скорее в тепло. Ребята смотрят на меня каждый по-своему, но все внимательно. Саша не может скрыть добрую улыбку, Будкин насупленно шмыгает носом. Его помощник грызет сухарь. Иван-вездеходчик хмурится. Даже Борис смолкает, словно ждет чего-то от меня.

Что ж, виноват я перед ребятами, совершил ошибку, чуть не подвел и себя и их. И хотя устал я, смертельно устал, сейчас нужно найти верные слова, извиниться перед товарищами. И я говорю в молчаливое окружение то, о чем передумал в маршруте.

Тишина заполняется гомоном. Все начинают говорить, перебивая друг друга. Только Будкин, недоверчиво вздыбив брови, думает о чем-то своем. Он и не знает, что больше всех помог мне.

Я смотрю на него и глупо улыбаюсь. Мне хорошо, я в тепле, я дошел до дома. Борис протягивает мне кружку горячего сладкого чая. Есть мне не хочется, зато чай пью запоем, кружка за кружкой, и все мало.

Спал я в эту ночь беспробудным сном. Спал, лежа поверх спального мешка, залезть в него не смог, от любого движения судороги сводили ноги. Спасибо Борису, укрыл меня всякими одежками, напялил мне на ноги шерстяные носки, а вовнутрь их зачем-то насыпал горчицы.

- Молочная кислота тебе в ноги ударила, - объяснил он. - Теперь главное их не застудить, а то одеревенеют - врачам придется заниматься.

Будкин недовольно хмыкнул и накинул на меня свое любимое малиновое одеяло. Вот каким он оказался, Будкин!

Ураганный ветер тряс тело палатки. Можно было представить себе, что творится сейчас в "пасти" Дракона. Осерчал старик: добрались-таки до него, похитили драгоценные образцы!

предыдущая главасодержаниеследующая глава









© ANTARCTIC.SU, 2010-2020
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://antarctic.su/ 'Арктика и Антарктика'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь