Опасные трассы

Со станции "Новолазаревской" к нам в горы вышли два вездехода. Пока еще никто не попадал сюда наземным транспортом. Ледники, окружающие горы, слыли непроходимыми. Четверо отважных выступили в поход: два механика-водителя, радист и начальник станции. Им предстояло проложить первую трассу через горы протяженностью почти 300 км. В конечной точке маршрута на ледниковом плато на высоте более 3000 м нужно было создать вспомогательный склад горючего для наших "Харьковчанок", которые совершают сейчас труднейший переход через Центральную Антарктиду по еще никем не хоженному маршруту. Если пробиться через горы не удастся, "Харьковчанки" окажутся отрезанными от берега. Их придется бросить на подходе к горам, а людей вывозить самолетами.

Плато на уступе Моусона

Задача, стоящая перед новолазаревцами, была не только исключительно сложной, но и совершенно новой. Нашим вездеходам еще не приходилось работать в горных районах Антарктиды, а тем более форсировать их. Опыт пересечения гор Антарктиды на тяжелых вездеходах имелся у американцев и англичан, но их отчетов или статей у нас не было. Предстояло не только справиться с реальными трудностями, но и преодолеть психологический барьер неуверенности, который обычно возникает, когда люди попадают в непривычную обстановку.

Все участники похода достаточно наслушались о грозных трещинах, которые подстерегают исследователей на горных ледниках. Миша, широко расставляя руки, выразительно демонстрировал их внушительные размеры. Ширина некоторых трещин, судя по имеющимся в нашем распоряжении снимкам, достигала 100 м, в длину они простирались на многие километры. Какова глубина разломов, никто не знал. Обычно их просто называли бездонными. Попадание туда сулило верную гибель.

Первый этап пути, который предстояло пройти четверке новолазаревцев, - крутой ледниковый склон, отделяющий оазис Ширмахера от гор. На этом восьмидесятикилометровом участке вездеходы должны были подняться на 1300 м. Накануне выхода я еще раз пролетел вдоль намеченной трассы. Теперь после тщательной разведки особых опасений у меня не было.

Вручив начальнику "Новолазаревской" планшет с аэрофотоснимками, на которых пунктирная линия в обход трещин вела к нам в горы, я пожелал ему удачи. Много неожиданностей может случиться в походе: неопознанные подснежные трещины, поломки машин, непогода, в которую легко сбиться с пути, и т. д. Словом, плохо, если удача не будет сопутствовать новолазаревцам.

Прошло два дня. Мы ожидали приход вездеходов в лучшем случае еще через сутки, как вдруг поздним вечером, когда мы уже забрались в мешки, радист летного экипажа, просунув голову в палатку, сообщил, что новолазаревцы уже тут, рядом, остановились по другую сторону горы в пяти километрах от нас.

- Ну и прыткие ребята, - отозвался главный геолог.

- Тише едешь, дальше будешь, - рассудительно заметил Миша, посасывая леденец.

- Тоже верно, - против обыкновения не стал спорить главный геолог. - Ты только газик не забудь завернуть.

Пэпик встревоженно высунулся из мешка:

- Почему не можно быстро? Я пойду фотографировать вездеходы.

- Спи, Пэпик. - Ласково остановил его главный геолог. - Зачем тебе вездеходы? Нам с тобой наукой надо заниматься.

Наутро мы на бреющем полете прошли над поездом. Внизу не было заметно никаких признаков жизни. Очевидно, утомленные переходом, новолазаревцы крепко спали. Мы не стали их тревожить. Нам надо было еще раз осмотреть следующий горный участок трассы. Здесь вездеходам предстояло пройти около 100 км вверх по леднику Горного института.

Инспектировать намеченную мной трассу полетел наш начальник, и по мере того как самолет углублялся в горы, у нас с ним разгорался спор. Я считал, что лучше идти вдоль восточного борта долины, вблизи скал. Здесь поверхность ледника на большей части пути свободна от снега, а трещины неглубоки и хорошо просматриваются. Начальник отряда предложил свой вариант - следовать по западному заснеженному борту долины. Там подъем более пологий и, кроме того, легче подобрать площадку для посадки самолета, если поезду понадобится срочная помощь. В этом отношении начальник был прав, но меня беспокоило другое - скрытые под снегом трещины. Ледник Горного института, который надо было пересечь, чтобы выйти к противоположному борту долины, вызывал у меня особые опасения. Тем более что ширина его достигала почти 40 км. На таких больших ледниках чаще всего встречаются крупные трещины.

Конечно, и выбранный мной маршрут был далеко не безупречен. Прежде всего потому, что я не знал, проходимо ли ледниковое плато дальше к югу. Для "Аннушки" оно было недостижимо. Но в этом отношении оба маршрута были в равной мере не изведаны, и здесь оставалось рассчитывать на удачу. Зато в горах, следуя по восточному борту долины, можно было избежать коварных, скрытых под снегом ловушек. Вот почему я настаивал на своем.

Наш спор все обострялся. Пролетая над наиболее сложными участками намеченной мной трассы, начальник возмущенно кричал мне в ухо: "А здесь как изволишь пройти?" Я пытался объяснять. Но убедить начальника не удавалось. Конечно, он не меньше меня переживал за успех всего предприятия. И ему казалось естественным идти по более ровному западному борту. На мои предупреждения о трещинах, которые непременно должны быть в месте пересечения долины, он только махал рукой: "Какие трещины? Покажи мне их? Если бы они здесь были, мы бы их сверху заметили".

Действительно, чаще всего трещины, даже сильно занесенные снегом, хорошо просматриваются с самолета, особенно в ясную погоду, в косых лучах вечернего солнца, когда малейшая неровность рельефно выделяется на местности. Но иногда, особенно после метели и снегопадов, трещины под снегом абсолютно не заметны ни с земли, ни с воздуха. И я продолжал упорно отстаивать восточный, свободный от снега путь.

В конце концов, когда горючее в самолете было на исходе и командир экипажа, передав управление штурману, решительно вмешался, заявив, что "пора кончать базар", начальник отряда принял окончательное решение. Рубанув рукой воздух, он отобрал у меня планшет со снимками и стал сам размечать трассу. Я, моргая, следил за его уверенной рукой.

- Ну вот, допрыгался, - укоризненно сказал мне наш пилот, умудренный жизнью, пожилой человек. - Ты что же это за моду взял с начальством спорить? Вот и отправили тебя на пенсию. Ну ничего, не горюй. Подавайся ко мне в Ейск, вместе на пляже будем загорать. Там у нас здорово: войдешь в море, идешь-идешь, от берега уже километра три, а вода все еще пупок не закрывает.

Несколько часов спустя новолазаревцы, круто развернув машины, начали пересекать ледник Горного института...

На следующий день, как только мы возвратились из маршрута, по рации пришло тревожное сообщение: поезд попал в зону трещин. Вылетевший на подмогу самолет вернулся с неутешительными известиями. Вездеходы продвигались к западу, когда под одним из них рухнул снежный мост. К счастью, трещина оказалась не широкой, и машину удалось вытащить. Во время одного из маневров, когда тягач разворачивал тяжелогруженые сани, чтобы отбуксировать их на безопасное место, случилось событие, потрясшее воображение всех участников похода. Мощный взрыв неожиданно всколыхнул воздух. Вверх взметнулись фонтаны снега, и тягач с санями скрылся за белой пеленой. Водитель его инстинктивно нажал на тормоз. Когда снежная пыль осела, все увидели, что перед самым носом тягача разверзлась темная бездна.

Снежный мост над огромной трещиной рухнул просто от сотрясения и, к счастью, чуть раньше, чем на него выехал вездеход. Сотни тонн снега со страшным шумом низверглись в пропасть. Упругая воздушная волна выбросила часть снежной пыли наружу, создав зрительное подобие взрыва. Но самое удивительное заключалось в том, что во время маневрирования оба вездехода уже пересекли это место, причем один из них трижды. Поистине четверка новолазаревцев родилась под счастливой звездой!

Все были удручены случившимся, а сами участники этих событий еще не оправились от шока. Положение продолжало оставаться серьезным. Поезд уже прошел часть пути к западному борту долины, и возвращаться назад было не менее опасно, чем двигаться вперед.

Я попросил начальника отряда отпустить меня к поезду. Помрачневший и осунувшийся, он только хмуро покачал головой и сказал, что сам выведет вездеходы. Я не мог не отдать должное его непреклонности и волевым качествам. В этот трудный момент он оставался твердым и решительным.

Через день, переждав плохую погоду, поезд осторожно двинулся дальше на запад. Теперь мы часто подлетали к нему для дополнительных авиаразведок. Машины неуклонно продвигались вперед, удаляясь от опасной зоны. На крыше головного вездехода сидел наш начальник, внимательно вглядываясь в снежную белизну.

Достигнув западного борта долины, машины повернули к югу. Здесь, вблизи от гор, дорога не сулила особых неприятностей. Правда, при сильном ветре в воздух поднимались мириады снежинок, и видимость резко сокращалась. К счастью, дальше все обошлось без приключений. На двенадцатый день пути поезд оказался в нескольких десятках километров к югу от гор на высоте 3100 м. Цель была достигнута. Здесь новолазаревцы выгрузили горючее и расставили вехи, чтобы "Харьковчанки" не проскочили мимо.

Первая наземная трасса через горы центральной части Земли Королевы Мод была проложена.

Постепенно все отчетливее начинают проступать контуры создаваемых нашим отрядом карт. Но не во все части горной страны можно попасть на самолете. Там, где поверхность льда покрыта трещинами, завалена валунами, самолету не сесть. Выручает положение вездеход "Пингвин", после разведки трассы оставленный на несколько дней в горном лагере.

Вездеход переделан из бронетранспортера. Как и почему попало в Антарктиду это чудище, не совсем ясно. Очевидно, в первых экспедициях, когда специальных гусеничных машин не хватало, решили позаимствовать технику у военных. "Пингвин" уже давно израсходовал положенный ему ресурс и был списан как негодный еще несколько лет назад, но в этом году возрожден талантливым механиком "Новолазаревской". Бронетранспортер заново покрашен в яркий оранжевый цвет. По бортам у него отштампованы аккуратные сусальные пингвины, а спереди "на груди" кто-то в порядке самодеятельности коряво вывел большое асимметричное зеленое сердце и проткнул его желтой стрелой.

Начальник поручает мне наметить по аэрофотоснимкам трассу для вездехода.

- Смотри, упадем в трещину - отвечать будешь, - сурово предупреждает он меня. Но мы оба теперь понимаем, что если упадем, то ни мне, ни ему отвечать уже не придется.

Согласовав маршрут, выезжаем. "Пингвин" лихо преодолевает заструги, перепрыгивает мелкие трещины и мчится вниз по склону ледника. Внутри машины все заполнено грохотом, временами откуда-то наползает дым. Мы целиком во власти дергающегося бронированного зверя. Странное чувство охватывает в гремящей металлической коробке. Возможно, это именно то состояние, которое испытывает танкист во время атаки. Изнутри сквозь смотровую щель почти ничего не видно, перед глазами пляшут прямоугольные картинки ледника, скал и неба. Разве заметишь тут какую-то трещину. Но раз не видно, то и не страшно. Только бы машина катилась и гремела...

Когда "Пингвин", содрогнувшись всем своим бронированным телом, перескакивает через трещину покрупнее, все переглядываются. Начальник с возмущением смотрит на меня. Орет, сложив рупором ладони: "Ну и дорогу ты подобрал..." Он, правда, сердится больше по привычке. Весь этот район изобилует сетью мелких, хорошо видимых трещин, которые нужно только пересекать под прямым углом. Кто-кто, а он-то теперь понимает, что гораздо опаснее ровные заснеженные участки ледника, где под снегом могут прятаться пропасти.

Чтобы лучше видеть, вылезаю наверх, на броню. Теперь я сижу верхом на "Пингвине". Мои сапоги свешиваются с обеих сторон смотровой щели, и движениями ног я могу сигналить, в случае чего срочно остановить вездеход, перекрыв щель.

Морозный ветер обжигает нос и щеки. После темного нутра машины так ослепительно-ярко, что слезы катятся градом, но надо внимательно вглядываться в набегающий лед. А вокруг все выглядит нереально, совсем не по-земному. Безжизненные горные цепи, низкое желтое солнце, поверхность льда, мерцающая синими искрами. Длинные, неподвижные тени гор и летящий стремительный силуэт танка со мной на крыше. Как в фантастическом фильме! Я не удивлюсь, если сейчас вон из-за той медной вершины появится сама Королева Мод.

Вдруг вездеход сильно подскакивает и резко останавливается. Я чуть не падаю с крыши. Из кабины вылезает разъяренный начальник отряда. Следует обращенный ко мне монолог:

- Куда ты смотришь, угробить нас хочешь...

И снова: "По коням, даешь Антарктиду!"

...С той памятной экспедиции прошло немало лет. В здешних горах мне не пришлось больше работать. Знакомые силуэты исполинских массивов, правда, видел я еще дважды, когда пролетал в этом районе на Ил-14 в более поздние годы. Но даже теперь я иной раз путешествую по этим местам во сне. Горы Земли Королевы Мод навсегда остались для меня горами моей молодости. Так же как и мои антарктические товарищи той поры ничуть не постарели с годами, Память - величайший дар, позволяющий остановить мгновенье. И если оно прекрасно, это очищает душу и дарует новые силы.