Глава вторая. "Седов" остается один

Во льдах моря Лаптевых зимовали еще несколько кораблей. Каждый из них выполнял свое задание в Арктике. Одни шли с грузом на запад, другие - на восток, их сопровождали ледоколы. Ледокольные пароходы выполняли гидрографические работы.

В конце навигации ледовая обстановка, и без того тяжелая на западных участках Северного морского пути, резко ухудшилась в море Лаптевых. Скопления льдов надвинулись с севера и закрыли пролив Вилькицкого. Суда оказались в ледовой ловушке. Как назло, море Лаптевых раньше обычного покрылось молодым льдом, еще больше затруднившим навигацию. Зимовка транспортов и ледоколов проходила неспокойно. Тревожили частые подвижки льдов. В середине зимы погиб пароход "Рабочий": он был раздавлен льдами. Запасы угля в порту Тикси, где бункеровались транспортные пароходы и ледоколы, оказались недостаточны. В результате почти все находящиеся в море Лаптевых корабли остались зимовать.

Если не считать слабосильных ледокольных пароходов "Таймыр" и "Мурман", в план ледокольных операций 1938 года мог быть включен один лишь "Ермак".

Рабочие Ленинграда в исключительно короткий срок исправили все повреждения, нанесенные ледоколу Арктикой, и в самом начале 1938 года, когда в Финском заливе стоял еще метровый лед, "Ермак" пробил эту ледовую блокаду и ушел в Гренландское море навстречу папанинской льдине.

Это был первый этап триумфального пути "Ермака". Затем ранней весной, задолго до начала арктической навигации, мы совершенно неожиданно получили такую радиограмму от капитанов "Русанова", "Пролетария" и "Рошаля":

"Вчера вышли за "Ермаком. Идем разводьями. Зимовка закончилась. Желаем вам и вашему каравану скорого благополучного освобождения".

Оказывается, "Ермак" дерзким сверхранним рейсом пробил тяжелые льды, подошел к Земле Франца-Иосифа и увел оттуда зимовавшие корабли.

Далее из эфира посыпались вести одна радостнее другой. В начале июля "Ермак" подошел к Диксону, снабдил углем зимовавшие там шесть лесовозов и помог им выйти на чистую воду. Оттуда он пробился к зимовавшему в проливе Вилькицкого близ острова Большевик каравану ледокола "Литке" и 6 августа освободил его из плена. По каналу, проложенному "Ермаком", корабли вышли к острову Русскому в Карское море. "Литке" немедленно включился в навигацию.

Славный подвиг совершили моряки комсомольского ледокола "Красин". В суровую полярную ночь они под руководством мужественного капитана М. П. Белоусова организовали добычу угля на берегу. Превратившись в углекопов, моряки за зиму снабдили свой корабль топливом, и "Красин", не дожидаясь прихода "Ермака", поднял пары и начал выводить из дрейфующих льдов караван ледокола "Ленин".

Мы с огромным вниманием следили за всеми этими операциями, развертывавшимися в небывало быстром темпе. Один узел развязывался за другим. "Ермак", словно могучий великан, яростно крушил и мял льды. И куда бы он ни шел, всюду ему сопутствовала победа. За каких-нибудь два месяца он прошел почти всю Арктику с запада на восток, освободив при этом десятки кораблей из арктического плена!

Когда в районе дрейфующего каравана появились разводья, у нас окрепла уверенность в том, что и наши корабли могут быть выведены из льдов.

Было бы чрезвычайно обидно упустить это благоприятное время: короткое арктическое лето близилось к концу, и со дня на день можно было ожидать понижения температуры и образования молодого льда.

Совершенно неожиданно 20 августа, когда мы находились на 82°36',2 северной широты и 136°47' восточной долготы, по радио прибыла "молния", несказанно обрадовавшая нас:

"Разведкой летчика Купчина обнаружена чистая вода до широты 78°30'. Идем на север. Шевелев"^*.

^* (М. И. Шевелев - заместитель начальника Главсевморпути, начальник экспедиции на ледоколе "Ермак".)

Семь дней пробивался к нам "Ермак". Чтобы не тешить нас напрасными надеждами, командование "Ермака" сообщало, что оно производит глубокую ледовую разведку. И только тогда, когда координаты ледокола почти совпали с нашими, мы поняли, что подразумевается под этой разведкой.

В ночь на 28 августа механики подняли пары в котлах. Зажужжала судовая динамо-машина. Палубная команда кончила плести из пенькового троса гигантский кранец длиной в 3 метра, диаметром в 60 сантиметров. Этот кранец мы хотели надеть на нос своего судна, если придется идти на коротком буксире за "Садко".

Далеко за полночь разошлись немного прикорнуть. Не успел я заснуть, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял старший радист Полянский. В его глазах светилась несказанная радость.

- Капитан,- сказал он,- на юго-юго-западе виден ледокол "Ермак".

Сон как рукой сняло. Я вскочил и торопливо скомандовал:

- Будить команду!

- Есть будить команду! - откликнулся Полянский и исчез в дверях.

За переборкой уже одевался Андрей Георгиевич. Мы выбежали с биноклями на мостик. Полянский не ошибся. Далеко-далеко, у самой черты горизонта, вился дымок и, словно игла, виднелась мачта ледокола.

Через несколько минут все одиннадцать седовцев вышли на палубу. Было заметно оживление и на других кораблях. Повсюду люди карабкались на марсы и надстройки, чтобы лучше разглядеть могучего гостя. Чувствовалось, что даже мощные машины "Ермака" с огромным трудом преодолевают сопротивление льдов. В бинокль можно было разглядеть, что корабль часто останавливался, потом медленно отползал назад, потом снова бил с разбегу ледяные поля.

Никто не хотел ложиться спать. На палубе и в машинном отделении люди завершали последние приготовления к походу. "Ермак", наша надежда и наша гордость, был рядом с нами, здесь, за 83-й параллелью.

7 часов утра. "Ермак", продвигаясь среди льдов, медленно подходит к "Садко", который стоит к нему ближе всех. Мы невольно завидуем садковцам - они первыми встречают дорогих гостей. Оттуда доносятся приветственные крики. Снова вспыхивает "ура". Но "Ермак" не останавливается. Он бережет время и топливо. Ломая торосистый лед, могучий корабль обходит вокруг "Садко". Потом разворачивается и снова целиной, через ледяные поля, через протоптанные нами за год дорожки, идет к "Седову".

Я много раз наблюдал работу ледоколов, сам немало поработал на "Красине" и прекрасно знаю возможности стальных великанов. Но теперь, когда я. вижу, как "Ермак" расправляется со льдами, перед которыми мы были бессильны, эти возможности особенно убедительны.

В 8 часов "Ермак" подходит к нам вплотную. Мы устраиваем ему не менее горячую встречу, чем садковцы. Но ледокол и на этот раз не останавливается. Он делает круг, окалывает наш левый борт, и многометровые льдины отваливаются, переворачиваются и дробятся.

В течение нескольких минут вся привычная, устоявшаяся география окрестностей "Седова" коренным образом меняется.

С мостика "Ермака" кто-то кричит мне в рупор:

- Приготовиться к буксировке!

- К буксировке готовы! - отвечаю я.

А "Ермак" уже уходит к "Малыгину". Разломав весь лед вокруг него, он останавливается у самого борта ледокольного парохода, как будто решив немного отдохнуть. В бинокль видно, что па палубах обоих кораблей забегали люди. Начинается перегрузка угля с "Ермака" на "Малыгин".

В 20 часов все приготовления были закончены. "Ермак" отошел от "Малыгина" и направился к нам. Подойдя вплотную к правому борту "Седова", он отколол часть ледовой чаши, в которой покоился корабль, и подошел своей кормой вплотную к нашему форштевню.

- Принимай концы! - прозвучала команда.

На носу "Седова" закипел аврал. Все свободные от машинной пахты, включая радиста и доктора, принимали концы, заводили буксир в якорные клюзы, подкладывали под стальной трос деревянные брусья.

Буксир был закреплен в течение 15 минут. "Ермак" попытался стронуть с места наш корабль. Толстый стальной трос натянулся как струна. Брусья трещали и лопались. Надо было усиливать крепление.

Не прошло и получаса, как один из добавочных буксиров со свистом лопнул. Оборвавшийся конец чуть-чуть не задел Соболевского, нашего медика, стоявшего на носу.

Корабли остановились. Мы приняли и закрепили новый буксирный трос. "Ермак" двинулся дальше. 40 минут спустя часть гигантской ледяной чаши, висевшей у левого борта "Седова", внезапно оторвалась, и наше судно стремительно накренилось в противоположную сторону. Теперь мы шли за "Ермаком" с креном на левый борт в 25°.

С тяжелым грузом за кормой "Ермак" двигался очень медленно. Буксир сильно стеснял его. "Ермак" не мог свободно и смело давать задний ход и потом с разбегу громить тяжелый лед, как это делает обычно в таких условиях линейный ледокол.

Через десять минут нам предложили с "Ермака" пустить в ход машину, чтобы уменьшить натяжение буксира. За кормой "Седова" забурлил винт. Но еще 10 минут - и буксир лопнул.

За два часа караван не прошел и мили. Нельзя было больше возиться с буксиром. И "Ермак", отдав концы, ушел вперед с одним "Малыгиным", чтобы нащупать наиболее легкий путь и пробить канал.

"Седов" и "Садко" остались на месте. Люди сильно измучились и устали. Мы не спали уже целые сутки. Но никто не уходил с палубы. Огромное нервное напряжение помогало держаться на ногах: ведь именно в эти часы решалась судьба кораблей. И вдруг мы узнали серьезную весть, предопределившую судьбу "Седова".

Я стоял на баке, когда ко мне подошел Полянский. В руках у него белели две радиограммы.

Молча протянул он мне свои листки и внимательно, испытующе следил за мной, пока я читал:

"Садко" - Хромцову. "Седов" - Бадигину. "Ермак" потерял левый винт. Буксировать "Седова" не сможет. Предлагаю "Садко" срочно взять на буксир "Седова", попытайтесь идти за нами. Шевелев".

"Седов" - Бадигину. Если буксировка с помощью "Садко" не удастся, то буду вынужден оставить "Седова" на вторую зимовку, уходить только с "Малыгиным" и "Садко". Сообщите, что вам нужно дать из снабжения.

Учтите, что в будущем году весной будут снова сделаны такие полеты, как прошлой весной, для чего организованы базы на Рудольфе, Котельном и Челюскине. Шевелев".

...Вторая зимовка! Вихрь невеселых мыслей пронесся в голове. Остаться с искалеченным кораблем в районе полюса, еще год не видеться с семьей, еще одну зиму провести во мраке, среди штормов, вьюг, среди движущихся льдов... Но другого выхода нет.

Я взглянул на Полянского. Он все так же испытующе глядел на меня и медлил уходить. Я прекрасно понимал его. Он любил рассказывать о своих маленьких ребятишках - Вите и Зоечке, мечтал о встрече с ними. И, конечно, сейчас он многое отдал бы за разрешение уйти на юг с "Ермаком".

- Ну что? - неопределенно спросил я.

- Да так, ничего...- столь же неопределенно ответил он.

- Мы еще поговорим, Александр Александрович,- сказал я.- Но ведь вы понимаете, насколько это важное дело - радиосвязь в дрейфе. А насчет радиограмм пока никому ни слова...

- Это ясно,- ответил Полянский и медленно пошел к рубке.

Шел третий час утра. На носу продолжался аврал: готовили кранец и деревянные брусья для крепления буксира с "Садко". Люди еще не знали, как мало теперь у нас надежды на выход из дрейфа.

Я подозвал Андрея Георгиевича. После двух бессонных ночей он с трудом держался на ногах.

- Прочтите,- сказал я и подал ему радиограммы.

Он внимательно прочел их, подумал, потом еще раз прочел и вопросительно взглянул на меня.

- Вы можете перейти на "Ермак",- сказал я,- я добьюсь для вас смены. Вы больной человек и нуждаетесь в отдыхе...

- Я остаюсь, Константин Сергеевич,- решительно сказал он.

- Подумайте, Андрей Георгиевич! Вторая зимовка будет очень трудной...

- Подумал.

Крепко жму руку верному товарищу.

Я никогда не раскаивался, предложив Андрею Георгиевичу должность старшего помощника. Мы вместе плавали больше двух лет на ледоколе "Красин" и хорошо знали друг друга.

Через полчаса мы уже стояли за кормой "Садко" и готовили буксирное крепление. Вскоре из туманной мглы вынырнула громада "Ермака". Тяжело переваливаясь с одного ледяного поля на другое, он подтянулся к "Седову" и стал борт о борт с нами.

На "Седов" пришли Герои Советского Союза Шевелев и Алексеев^*. Они рассказали подробности аварии. Оказывается, у левой машины "Ермака" лопнул вал и конец его вместе с винтом ушел на дно океана.

^* (М. И. Шевелев и А. Д. Алексеев получили звание Героя Советского Союза за полет к Северному полюсу в 1937 году.)

- Надо подготовить ваш экипаж ко всяким случайностям,- сказал Шевелев.- Люди должны знать, что их ждет. Если "Садко" не осилит буксировку, вы останетесь здесь. Пока будет готовиться буксировка и пока мы будем совещаться, начнем на всякий случай перегрузку угля и снаряжения.

В 6 часов 30 минут утра были пущены в ход грузовые стрелы. По воздуху плыли с "Ермака" бочки с бензином, ящики с продовольствием, мешки, тюки. Шевелев приказал передать на "Седов" все лучшее, что было в кладовых ледокола.

Тем временем в нашей тесной кают-компании был созван митинг экипажа. Я сказал, что кораблю придется остаться еще на одну зимовку.

Это была тяжелая минута. Лица моих друзей отражали большую внутреннюю борьбу. Видимо, каждый вспоминал минувшую зиму. Тогда нас было двести семнадцать. Мы зимовали первый год. У нас было три корабля. Как же теперь остаться во льдах с крохотной горсточкой людей на одном судне, искалеченном сжатиями?

Решили дать людям время подумать. Друг за другом подходили ко мне моряки, желавшие вернуться на материк. Одному надо было лечиться. Другой хотел поступить в университет. Щелина звали домой серьезные семейные обстоятельства.

Пока я беседовал в кубрике со Щелиным, Буторин молча укладывал вещи в свой сундучок.

- Дмитрий Прокофьевич, а вы куда? - спросил я его.

Нахмурившись, он ответил:

- Да, что ж... видать, я вам здесь не нужен. Пойду на "Ермак"...

При всей серьезности положения я не мог не улыбнуться: самолюбие боцмана было задето тем, что убеждают остаться не его, а другого человека.

- Но неужели вы, Дмитрий Прокофьевич, не понимаете, что вы обязательно должны остаться? Кто, кроме вас, так хорошо знает "Седов"? Я ничего вам не говорил, так как был уверен, что вы сами останетесь, без уговоров...

Буторин недоверчиво поглядел на меня и вздохнул:

- Это вы правду сказали?

Он подумал, улыбнулся:

- Ну, тогда другое дело...

Проворно спрятав сундучок под койку, боцман побежал на палубу.

Повара Шемякинского я сразу отпустил. Он болел, а с "Ермака" мне обещали прислать двух камбузников.

Из машинной команды я был обязан отпустить стармеха Розова. После того как лебедкой во время выгрузки у острова Генриетты ему оторвало пальцы, он не мог как следует работать и сильно нервничал. Но с Алферовым и Токаревым расстаться трудно, хотя у обоих были веские причины, заставляющие вернуться их на материк.

В это время меня вызвали на ледокол: пока под руководством Андрея Георгиевича шла перегрузка угля и снаряжения, Марк Иванович Шевелев созвал в кают-компании "Ермака" капитанов всех трех кораблей, чтобы окончательно решить вопрос о судьбе "Седова". Участники совещания были до крайности утомлены ледовым авралом, продолжавшимся уже третьи сутки. Но спать почему-то никому не хотелось. Только припухшие, покрасневшие глаза говорили: еще немного, и люди свалятся с ног.

Капитан "Ермака" Сорокин сказал:

- Мы залезли в недозволенные широты. Это огромный риск. Если мы не хотим зимовать вместе с пароходами, надо немедленно пробиваться на юг.

Решение было принято такое: "Ермак", "Садко" и "Малыгин" идут на юг. "Седов" остается в дрейфе. Команда "Седова" пополняется за счет команды "Ермака". Буксировка "Седова" ледокольным пароходом "Садко" отменялась.

Я плохо помню очередность дальнейших событий. Сказались усталость и нервное напряжение тех дней. Словно в туманной дымке проходят сейчас передо мной знакомые и незнакомые люди, суетящиеся у раскрытых люков трюма, расплывчатые силуэты кораблей, грозное облачное небо, озаренные злым багровым закатом серые и мокрые льды вокруг "Седова"...

Который день, который час стоят, сбившись в тесную кучку, "Ермак", "Садко" и "Седов"... Время идет так медленно и в то же время так быстро. Ледовая обстановка ухудшилась. На "Ермаке" считали каждую минуту простоя. Пока ледокол не увел "Садко" на юг, надо успеть взять на борт "Седова" как можно больше снаряжения и продуктов. Надо все учесть, все захватить - и брезентовые рукавицы для кочегаров, и справочники по гидрологии, и бумагу. Ведь о каждом упущении мы долго будем потом жалеть, укоряя друг друга: как это можно было забыть?

Андрей Георгиевич, вытирая рукавом мокрый лоб, стоит на баке, прислонившись к стене надстройки. Силы вот-вот оставят его. Старпом "Садко" Румке спешит ему на помощь. Он сам организует перегрузку снаряжения, передает со своего корабля все, что можно передать, командует, уговаривает, подгоняет людей. Теперь уже некогда перетаскивать грузы на палубу "Седова". Их выгружают с "Садко" прямо на лед - время подобрать все это у нас будет.

Неожиданно послышался отчаянный визг, такой невероятный для этих широт: это под бдительным надзором только что назначенных на "Седов" камбузников Гетмана и Мегера с "Ермака" к нам переправляют двух живых свиней. Подвешенные к грузовой стреле, они плывут по воздуху и исчезают в раскрытом трюме нашего судна. Затем тот же путь совершают 8 мешков отрубей и кипа сена - для наших новых четвероногих пассажиров.

Радисты тащат на судно запасные аварийные радиостанции. Механики приняли у Матвея Матвеевича Матвеева два двигателя - "Симамото" и "Червоный двигун".

У меня нет времени как следует познакомиться с новыми людьми, которые переходят на "Седов". Желающих зимовать много. Уже сорок заявлений принесли помполиту "Ермака" матросы, кочегары, механики.

Женщина врач ледокола упрашивает Шевелева разрешить ей заменить Соболевского, страдающего пороком сердца.

Но мы остаемся в трудном и долгом ледовом дрейфе. Нас ждут еще сотни авралов, десятки раз льды будут громить наш корабль - женщине тяжело пришлось бы в такой обстановке. Соболевский подходит ко мне и коротко бросает:

- Остаюсь...

Настает очередь Полянского. Он долго беседует с Шевелевым, потом подходит ко мне:

- Остаюсь...

Помполит "Ермака" подводит ко мне высокого худощавого человека в синей рабочей одежде: крутой лоб, глубоко сидящие пытливые глаза, крепко сжатые, немного припухшие губы.

- Знакомьтесь. Четвертый механик, Дмитрий Григорьевич Трофимов. Настоящий человек. Прошел на "Литке" первым рейсом Арктику с востока на запад. Рекомендую к вам старшим механиком...

Трофимов энергично стискивает мне руку, улыбается:

- Перехваливает...

Короткий деловой разговор - и новый стармех торопливо уходит искать Розова, чтобы принять у него машину.

За судьбу машинного отделения можно не беспокоиться.

С ледокольного парохода "Садко" я решил взять студента Виктора Буйницкого, занимавшегося научными наблюдениями. Он тоже успел перебраться к нам на судно.

"Ермак" и "Садко" уже подняли пары. Близилась минута прощания. Коммунистов и комсомольцев, остающихся на "Седове", мы собрали в кают-компании. Уселись за большим столом. Я огляделся. Нас не так много, но и не так уж мало. Двое членов партии - Трофимов и я, один кандидат - Недзвецкий, пятеро комсомольцев - Буйницкий, Шарыпов, Мегер, Гетман и Бекасов.

На повестке дня стоял один вопрос: организация партийно-комсомольской группы и избрание парторга.

Долгих прений не было: кандидатура напрашивалась сама собой. Кому другому, как не Трофимову, опытному полярнику, орденоносцу, члену партии с 1931 года, взять на себя руководство группой?

Решение приняли единогласно. Мы распрощались с руководителями экспедиции на "Ермаке", присутствовавшими на собрании.

С "Ермака" приносили все новые и новые подарки. Нам совали в руки пакеты с конфетами, печеньем, сушеными фруктами и прочими вкусными вещами. В последнюю минуту Шевелев преподнес мне толстую книгу Нансена "Во мраке ночи и во льдах". Я сунул ее за борт ватника, поднялся на мостик и огляделся вокруг.

Начиналась пурга. Словно сетка из марли скрыла от нас "Садко". Лишь контуры его смутно проступали сквозь эту белую пелену. Дул резкий, холодный ветер. "Ермак" дал три протяжных отходных гудка.

Зашумели могучие машины, захрустели льды. Тяжелый корпус ледокола, вздрагивая от напряжения, разбивал поле, около которого стоял "Седов". Затем "Ермак" и "Садко" медленно двинулись к югу.

Я взглянул на часы. Было 2 часа 30 минут утра 30 августа.

Не отрываясь, глядели мы вслед уходящим кораблям. Густая пурга быстро закрывала от нас силуэты "Ермака" и "Садко". Только гудки их напоминали: мы еще здесь, совсем близко от вас. Но скоро и гудки умолкли. Мы остались совсем одни среди разбитых на мелкие куски ледяных полей, засыпанных пушистым снегом.

"Седов" стоял, тяжело накренившись набок и опершись на льдину, словно раненый великан, которого оставили силы в самый разгар битвы. В топках еще тлели огни, в котлах еще теплилось живое дыхание пара, но скоро оно должно было вновь угаснуть. Опять надо было разбирать машину, браться за установку камельков, отеплять шлаком жилые помещения, мастерить керосиновые мигалки - готовиться к новой полярной ночи.

Но прежде всего надо было дать людям отдохнуть и выспаться. И как только мы подняли со льда последние ящики снаряжения, сброшенные с "Садко", я пригласил всех в кают-компанию поужинать, Хотя по времени суток это скорее походило на завтрак.

Камбузник Мегер, впервые выступивший в роли повара, с комичной торжественностью подал на стол аппетитно поджаренную свежую картошку. Давно невиданное лакомство было с восторгом принято седовцами-старожилами.

Я распорядился принести несколько бутылок вина и провозгласил тост за дружбу старожилов и новичков, за единство расширившейся семьи и за успех будущих научных работ. И хотя каждый из нас только что пережил тяжелые минуты, глядя на удалявшиеся корабли, эти слова нашли самый живой отклик. Сомнения и колебания ушли вместе с кораблями. Путь к отступлению был отрезан. Теперь нам оставалась только долгая и упорная борьба со льдами.

Возвратившись к себе в каюту, я увидел в открытую дверь Андрея Георгиевича. Низко склонившись над столом, он что-то писал. Я заглянул через плечо. Исполнительный старпом подготовил приказ:

"Для доставки на материк откомандированы зимовавшие члены экипажа:

1. Розов Н. И. - старший механик.

2. Щелин В. А. - матрос-водолаз.

3. Шемякинский В. С.- повар.

С сего числа личный состав зимовщиков ледокольного парохода "Г. Седов" следующий:

1. Бадигин К. С.- капитан, 2-й год зимовки.

2. Ефремов А. Г.- старпом, 2-й год зимовки.

3. Трофимов Д. Г.- старший механик.

4. Токарев С. Д.- второй механик, 2-й год зимовки.

5. Алферов В. С.- третий механик, 2-й год зимовки.

6. Соболевский А. А.- врач, 2-й год зимовки.

7. Буйницкий В. X.- 2-й помощник капитана^*, 2-й год зимовки.

8. Полянский А. А.- старший радист, 2-й год зимовки.

9. Бекасов П. М.- радист.

10. Буторип Д. П.- боцман, 2-й год зимовки.

11. Гаманков Е. П.-матрос первого класса.

12. Недзвецкий Н. М.- машинист.

13. Шарыпов H. С.- кочегар первого класса, 2-й год зимовки.

14. Гетман И. И.- кочегар.

15. Мегер П. В.- повар".

^* (Через полгода по просьбе Буйницкого приказом по судну он был назначен гидрографом.)

Через 10 минут весь корабль, за исключением вахтенного, спал мертвым сном. Обступив судно, льды уносили нас на север.