Во льдах

В самый разгар антарктического лета, 14 января 1957 г., завершив операции по разгрузке и научным наблюдениям в Мирном, "Обь" вышла в рейс вдоль берегов Антарктиды с задачами: геофизические и океанологические работы в Южном океане, исследование побережья Антарктиды от Мирного до берега Принцессы Астрид, работы в океане вдоль двадцатого меридиана от берегов Антарктиды до Африки. День был ясный, солнечный, небо ярко-голубое и море сапфирово-синее. Лед давно унесло из бухты и между поселком Мирный и о. Хасуэл, с которого прощально махали недоразвитыми крыльями пингвины адели, была чистая вода. На "причале" проводить корабль в далекий путь собралась вся колония Мирного. В воздух летели шапки, прозвучал ружейный салют. "Обь" выбросила флаги расцвечивания "Счастливо оставаться" и ответила прощальным гудком. "Средний вперед!" И под форштевнем ритмично зашумела, отваливаясь в стороны, волна. Все свободные от вахты собрались на палубе. Впереди лежал долгий путь - трехмесячное плавание в неизведанных водах Антарктиды, среди полярных льдов и айсбергов. Надо было уточнить карту побережья континента от Мирного до двадцатого восточного меридиана, провести весь комплекс океанологических и геолого-геофизических работ, уточнить ледовую обстановку и, кроме того, произвести океанологические исследования по границе двух океанов Атлантического и Индийского - от берега Принцессы Астрид до мыса Доброй Надежды.

Часть работ (гравиметрические и магнитные наблюдения, эхолотные промеры) велась на ходу. Несколько раз в сутки корабль ложился в дрейф на два-три часа, и тогда производились тяжелые забортные работы: отбор образцов донных осадков, промеры температуры, определение солености, состава воды, отбор образцов обитателей моря - от мельчайших организмов до акул. Штормило. Даже если стихал ветер, который там дует почти постоянно, огромная океанская зыбь на несколько метров поднимала и опускала корабль. Палуба то уходила из-под ног, то поднимала тебя кверху. К счастью, лед растрескался, образовав множество разводий и каналов, и кораблю было нетрудно углубиться в него на несколько километров, где уже прекращалось волнение и затухала зыбь. Здесь были свои трудности. Толчки льдин о борта мешали наблюдениям с маятниковыми приборами, льдины грозили обрывом тросов.

Двигаясь вдоль берега Ингрид Кристенсен, мы подошли к скалистым, свободным от льда о-вам Рёуэр. Здесь припай был полностью взломан, и в серой сумрачной воде (небо было облачно) плавали отдельные льдины. Справа по борту, совсем близко от корабля, высился колоссальный айсберг. На севере море сливалось с небом, и линия горизонта терялась в серой мгле. На юге чернели скалы островов, а справа и слева от корабля ближе и дальше ледяного колосса плавали другие айсберги. В поле зрения их насчитывалось более сотни. Мы были в заливе Прюдс. Здесь с берега Антарктиды стекает ледник, рождающий эти ледяные горы.

Спустили на воду моторный бот "Дельфин" - хотелось высадиться на землю, еще не знавшую человека. Кристенсен пролетел здесь на самолете. Высадок на этот берег история не знает. Вода была спокойная. Никакая рябь не морщила ее поверхность. Но океан дышал. Дышал мерно и спокойно и наш "Дельфин", то поднимался к самому трапу, то опускался метра на три ниже него. Прыгать надо было с последней ступеньки трапа в момент, когда бот поднимался к ней. Все шестнадцать человек благополучно спустились в лодку. Оттолкнулись багром. Затарахтел мотор. Поднимаясь и проваливаясь на зыби, лодка направилась в сторону скалистых берегов, осторожно обходя льдины. Было 22 ч по местному времени, но Солнце, только немного спустившееся за горизонт в разгар антарктического лета, не давало ночи прийти на Землю. Стояли бестеневые сумерки. Серая вода, серое небо и на его фоне серые контуры айсбергов. Черный корпус корабля скоро превратился в черточку, чуть заметную на горизонте. Впереди зашумел прибой. Это зыбь, мерно дышащая на большой воде, разбивалась о прибрежные скалы, образуя пенистый барьер, и с ревом и взрывами выбрызгивалась на берег. И думать было нечего высадиться при таком накате. Идя вдоль буруна, обнаружили бухту. Здесь было тихо, и мы спокойно подошли к пологому каменистому берегу. Дно баркаса зашуршало по камням. Выскочили - полсапога в воде - вытащили баркас. Так мы впервые ступили на неизведанную землю.

Утром, собрав геологические образцы и описав строение острова, отправились в обратный путь. Погода, к счастью, не ухудшилась, свету стало больше, и айсберги четко выделялись на все еще сером фоне воды и неба и среди них маленькая, черная полоска корабля. Тот первый гигантский айсберг, что еще вчера привлек наше внимание, теперь был четко виден. Он напоминал сказочный средневековый рыцарский замок с огромной центральной башней, боковыми башенками, бойницами и переходами. В высоту в центральной части он превосходил размеры в плане. С боков зияли пещеры - въездные ворота, отливавшие изумрудной зеленью. Это было чудо природы. Ничего подобного я не видел ни до, ни после, ни на одной фотографии моих друзей.

Но вот наш "Дельфин" у "Оби". Сразу стала заметной зыбь, к которой мы уже привыкли. Наш бот то поднимало до верхних иллюминаторов, то опускало ниже ватерлинии. Ловить трап в таких условиях очень трудно. С борта сбросили веревочную лестницу. Это значительно удобнее. И вскоре мы были у себя дома, в своих привычных, ставших уютными, каютах. Одна памятная веха жизни осталась позади.

Бороздя воды залива Прюдс, 29 января мы достигли самой южной точки пройденного маршрута - 69°21' ю. ш. при 75°11' в. д. 31 января прошли австралийскую антарктическую станцию Моусон. Ее начальник Ф. Лоу пригласил нас в гости. Было заманчиво встретиться с приветливыми австралийцами, посмотреть их быт и оборудование, обменяться информацией. Однако от них нас отделяло 12 миль тяжелого льда и подход изобиловал мелями. У кромки ломающегося припая уже третью неделю болталось их судно "Киста-Дан", ожидая, когда лето и шторм разгонят лед, чтобы подойти к базе. В этой обстановке рисковать нельзя.

Поблагодарив доктора Лоу за любезное приглашение и покачавшись некоторое время на волнах рядом с "Киста-Дан" (с ним из-за шторма мы тоже не смогли обменяться визитом), "Обь" двинулась дальше на восток.

Четвертого февраля мы остановились на очередной океанологической станции на 62° 32' ю. ш. и 57° 41' в. д. Здесь 24 февраля 1820 г. (137 лет назад) прокладывали свой путь сквозь сплошной туман русские первопроходцы - шлюпы "Восток" и "Мирный".

"...Февраля 24 с трех часов дня ветер от зюйд-веста перешел к весту и засвежел, а в пятом часу задул с севера. Горизонт покрылся пасмурностью и выпадал густой снег. По причине темноты мы не могли видеть далеко... Я приказал каждые полчаса стрелять из пушки; однако на "Мирном" оных не слыхали..." И далее: "В 3 часа пополудни господин Лазарев уведомил меня через телеграф, что видел в полдень урила (вид баклана), который поднялся с воды и полетел к западу, а в 10 часов вечера слышал крик пингвина. То и другое может быть доказательством близости берега, особенно первое, ибо урил по тяжелому своему полету не отлетает далеко в море". (Из дневника Ф. Ф. Беллинсгаузена.)

Мы шли на восток, время от времени входя во льды для океанологических работ и делая попытки пробиться предельно близко к берегу. 17 февраля, обогнув мыс Рисер - Ларсена, "Обь" вошла в лед и 26 миль пробивала себе путь, пользуясь благоприятными полыньями и разводьями. Но попытка оказалась тщетной. Берега мы не увидели. Через день, 19 февраля, удалось пробить 60-мильную полосу льда и подойти к ледяному барьеру берега Принцессы Рагнхилль. Здесь, на 60°20' ю. ш. и 24°00' в. д. глубина моря была 200 м - мы плыли над шельфом. Ледяная стена со следами свежих обвалов в местах, где от нее отрывались айсберги, круто поднималась на несколько метров. По координатам мы находились далеко на материке, за береговой линией. Могла быть неточность ранее нанесенного контура, а может быть, оторвался айсберг. За обрывом берега на необозримое расстояние простиралось ледяное плато, казавшееся с корабля совершенно ровным, и оттуда, с ледяного купола Антарктиды, дул стоковый ветер. Дул ровно, с ураганной силой 38 м/с. Было ясно. Вода неповторимо глубокой синевы. Море кипело. Но, несмотря на штормовой ветер, волнение было слабым. Волны короткие и низкие с гребешками. Шестидесятимильные ледяные поля, хотя и с разводьями, не давали им разгуляться. Кипела вода, бросало в лицо водяную пыль, но корабль шел спокойно, без качки. Солнце стоит высоко - лето, но все тепло его уносит пронзительно холодный ветер.

В этот же день, 19 февраля, наш корабль взял курс на север по двадцатому меридиану.

Впереди теплые воды, Кейптаун с его чужой, но интересной жизнью, прогулки по городу и, может быть, экскурсии в окрестности - одним словом Африка. А кого не манила она своей экзотикой!

Но все это ненадолго. Заглянем в окно субтропического мира, и снова, через сороковые - ревущие во льды Антарктиды, в Мирный для завершения работ и снятия смены небольшой группы сезонного отряда, работавшего в Мирном, пока мы бороздили воды Атлантики и Индийского океанов. Зимовщиков уже сняли "Кооперация" и "Лена".

Итак, курс на Кейптаун.

Форсировав 60-мильную полосу льдов без особого труда (во льду много разводьев), вышли на чистую воду. Сразу дала себя почувствовать антарктическая осень. Во льдах мы отдохнули от качки. Здесь на чистой воде работа затруднена - качает и большой дрейф. Корабль сносит. То и дело приходится подрабатывать винтами, чтобы трос не занесло под днище. Гравиметристам совсем плохо. Карданы раскачивает так, что подвес стукается о раму. Все же, что возможно, делаем. Многие лежат весь переход, мучает морская болезнь. Встают работать на станциях, забывая о болезни. За работой всегда легче.

Четвертые сутки идем на север. Идем и работаем. Шестьсот миль позади, до Кейптауна еще тысяча. Пресная вода на исходе. Строгий водяной режим: бани, души отменены. Три раза в день дают воду для умывания на полчаса. Но впереди Кейптаун, там возьмем воду, топливо, свежие фрукты, мясо. Увидим зелень, да еще субтропическую...

В ночь с 24 на 25 февраля радист подает капитану Ивану Александровичу Ману радиограмму: "Наши координаты 68° 17' ю. ш. и 38°30' в. д. Вокруг торосистый лед. Льдины зажали винты. Не можем двигаться, даже провернуть винты. Полагаем, что перемычка сплоченного пакового льда к северу - 16 км. Нуждаемся вашей помощи. Капитан "Сойи" Мацумото".

Думали недолго. Капитан и начальник экспедиции собирают совет начальников отрядов. Старший механик докладывает: "Топлива 650 т, в обрез хватит туда и до Кейптауна. Вода из опреснителей на строгом режиме - обойдемся. Цена - неделя риска и по крайней мере пять дней мучения в штормовом море". Все, как один, высказались за немедленное прекращение работ и помощь японцам.

В эфир полетели две радиограммы. Одна на "Сойю" капитану Мацумото, начальнику экспедиции Такези Нагата: "25 февраля, в 11 ч Гринвича снялись к Вам. Просим сообщить ледовые условия, поддерживать связь возможно чаще. Ман, Максимов". И вторая в Москву председателю Межведомственного комитета по исследованию Антарктики академику Дмитрию Ивановичу Щербакову о бедственном положении японцев и решении идти на помощь.

Разрешение пришло через сутки, когда мы полным ходом шли на юг. А шторм, как назло, в эту ночь достиг максимальной силы за все наше плавание. Юго-западный ветер почти точно дует по носу. Волны остервенело бьют в левую скулу, то и дело перекатываясь через палубу. Боковой крен достигает 20°. Корабль дрожит от работы на пределе всех четырех дизелей. Идем со скоростью 14 узлов, выжимая их изо всех сил. Связь с "Сойей" поддерживаем постоянно. Идем на помощь... Японцы благодарят. На корабле приподнятое настроение. Все с нетерпением ждут развязки. "Сойа" сообщила, что толщина льда 3 - 4 м. Пробить такой лед для нашего 12-тысячетонного корабля задача тоже не из легких.

И вот на третьи сутки на широте 68° и долготе 38° в. на горизонте появилась белая полоска, сливающаяся с серым небом кромки льдов. Шторм немного стих, но волна еще большая. "Сойи" пока не видно, перед полосой льдов, слева по носу маленькая темная точка. При подходе различаем очертания корабля. Это "Умитаку Мару" - учебное судно Токийского университета. На мачте флаги расцвечивания: красно-желтый, под ним белый с косым красным крестом и полосатый - желто-синий: "Благодарим за помощь".

Вдали за "Умитаку Мару" в глубине ледяных полей смутно видна "Сойа". Перед нами полоса сплошного, тяжелого, осеннего, уже смерзающегося льда. Ни разводий, ни полыньи. "Обь" поворачивает, как бы прицелившись на "Сойю", и с разбега на полном ходу врезается в лед. Грохот, скрежет. Корабль лезет вверх. Треск ломающегося льда. Скорость гаснет. Отходит немного назад и снова полный вперед. Подминает под себя лед, нос снова поднимается и проваливается опять. Лед крошится. За судном остается широкий канал битого льда. Но вот корабль разбежался, все выше поднимается нос и беспомощно застревает. Лед выдержал тяжесть корабля, не подломился под ним. Начинается перекачка воды в задние танки. Отрабатывается задний ход. Кажется, застряли, но это еще не беда. Выносятся ледовые якоря на тросах за корму и закрепляются во льду. Мощные лебедки начинают наматывать тросы. Они натягиваются, как струны, вот-вот готовые лопнуть, но корабль медленно ползет назад. Вот он слез со льда. Капитан всматривается в ледяной покров, ищет, где он слабее. Задний ход! Поворот одним винтом. И снова "полный вперед!" Работаем весь день. Черная точка на горизонте превращается в красный кораблик. Вот уже видны люди, собравшиеся на палубе. Они приветливо машут руками, шапками. Мы, свободные от вахты, тоже на палубе, тоже машем и кричим приветствия.

И как-то у всех очень хорошо на душе, какое-то светлое и торжественное чувство. Не знаю, кто больше рад. Ну, конечно, они. Их выручили из беды. А может быть мы! Это ведь мы сделали из товарищеской солидарности. Просто, чтобы помочь людям чужой страны, чужого языка, но близким нам потому, что они люди нашей прекрасной Земли, исследователи нашей общей Антарктиды.

Обходим "Сойю", взламывая лед вокруг нее. И вот у нее за кормой забурлила вода. Винты провернулись и, набирая скорость, маленький ледокол водоизмещением в 3 тыс. т пристраивается к нам в кильватер. По битому льду канала уже легко идем обратно, за нами японский ледокол. Уже темно, мощные прожекторы "Сойи" освещают канал. Приветные огни "Умитаку Мару" все ближе и ближе. Начинает качать - подходим к кромке льда.

Японцы приглашают в гости. Но уже на подходе к открытой воде и они, и мы понимаем, что это невозможно. Шторм продолжается. Шлюпку спустить слишком рискованно, стать бортом к борту нельзя. Ждать? Но шторм не смолкает уже больше месяца. Сколько ждать? А нам от места поворота до Кейптауна еще 1500 км с работой. Встреча состояться не может. Переговариваемся по радиотелефону. Японцы идут прямо в Кейптаун без работы. Будут дней на 10 раньше нас. Профессор Нагата и капитан Мацумото благодарят, прощаются. Но встреча должна состояться. Они будут ждать нас в Кейптауне. Мигают прощальные огни. Прощальный гудок, и огни кораблей медленно тонут в ночной мгле. Опять полным ходом, сквозь ночь и шторм, но теперь с попутным ветром идем по 15 узлов (один узел добавляет ветер).

Японцы свое слово сдержали. Они ждали нас в Кейптауне две недели и позаботились о том, чтобы нам дали соседний причал. Три дня мы стояли рядом. Граница СССР - Япония была открыта. В любое время мы ходили на "Сойю", как японцы, а они к нам на "Обь", как русские. Показали нам весь корабль, все лаборатории, очень интересный вертолет.

В первый вечер был прием на японском ледоколе, во второй - ответный у нас. А потом мы ушли снова во льды Антарктиды.

Много лет спустя встречал я Такези Нагату на симпозиуме в Париже, потом в Ленинграде, и всегда мы вспоминали те тревожные, но милые нашему сердцу несколько антарктических дней.

На имя начальника рейса профессора И. В. Максимова и капитана И. А. Мана получены радиограммы: "Мы искренне выражаем наши чувства благодарности за Вашу любезную помощь в проводке "Сойи" из пакового льда. Сердечный привет. Хидеи Мастани - председатель палаты представителей. Турухеи Мату-на - председатель палаты советников."

"Получив от "Сойи" просьбу о помощи, Вы сразу поспешили к месту происшествия, сделав все для благополучного вывода "Сойи" из льдов. Сердечно выражаю мои чувства благодарности. Такео Миязава - министр транспорта".

А через два года, в понедельник 19 января 1959 г., когда в Мирном завершилась погрузка необходимого имущества, материалов, техники на борт "Оби" для вновь организуемой станции Лазарев, с бельгийской станции Король Бодуэн от начальника станции Г. де Жерлаша и начальника бельгийской экспедиции 1959 г. Ф. Бестина пришла радиограмма. Они обратились с просьбой оказать помощь их судну "Полярхав", который зажат льдами и в течение трех недель дрейфует на запад. Сообщались его последние координаты - 69°46' ю. ш. и 20°35' в. д., в 77 милях от намеченного места выгрузки грузов - 70°14'5 ю. ш. и 24°04' в. д. Из Мирного немедленно дали положительный ответ: "Обь" отправляется в район Земли Королевы Мод для организации новой советской станции Лазарев и по пути судну "Полярхав" будет оказана необходимая помощь.