Новый меховой наряд

Странница погружалась вниз в такой зловещей тьме, какой ей еще никогда не приходилось видеть. Крепко зажмурив глаза, сжав ноздри, она опускалась все глубже и глубже. Легкие ее опустели, и теперь жизнь в ней поддерживал кислород, растворенный в крови. Во все время погружения крупные нервные узлы, расположенные в корнях вибрисс на носу и бровях, регистрировали колебания воды, возбуждаемые телами преследователей, и посылали обессилевшим мускулам тюленя отчаянные команды: "прибавить скорость". Преодолевая все возраставшее сопротивление воды, Странница скользила вниз. Но вот силы покинули ее, перед глазами внезапно померк свет, и погружение прекратилось. Такой глубины Странница не достигала ни разу в жизни. Легкие ее сжались под давлением прилегающих внутренних органов, ткани, выстилающие дыхательное горло и легкие, до предела насытились пузырьками воздуха, а все ее тело как бы сплющилось. Странницу перевернуло кверху брюхом, на мгновение она зависла в воде, потом медленно начала всплывать.

Медведи давно потеряли Странницу из виду. Когда ее вынесло на поверхность, тело пронзила резкая боль - это в крови высвободились пузырьки азота. Точно такое же близкое к агонии состояние она уже испытала однажды, когда заблудилась подо льдом. Странница лежала на воде, сотрясаемая конвульсиями. Если бы сейчас появились медведи, она не смогла бы сдвинуться с места. В ее остекленевших глазах, словно в тусклом зеркале, отразились фигуры белых гигантов, вкрадчивой поступью удалявшихся прочь, но тело осталось безучастным к тому, что видели глаза. Странница находилась с подветренной стороны, иначе медведи учуяли бы и убили ее, как только она показалась на поверхности.

Странница пришла в себя поразительно быстро: едва она сделала несколько глубоких вдохов, как боли прекратились и сердце вновь забилось в своем обычном ритме. Не обладая памятью в том смысле, в каком ее понимает человек, она тотчас же забыла все свои страхи. Но хотя сейчас льдина была пуста и все тревоги остались позади, инстинкт, который оберегает диких животных, предостерег Странницу от возвращения на ледяное поле, где она дважды подверглась нападению. Если бы год или даже пять лет спустя она встретила поле подобных очертаний, то ни за что не стала бы высаживаться на него.

Странница принялась обследовать разводья в поисках исчезнувшей тюленьей колонии и того годовалого, с которым подружилась. Плавая среди знакомых ей ледяных полей, она увидела на одном из них дюжину тюлених, чьих детенышей съели медведи. Возле тюлених не было ни одного самца, ни одного детеныша. Льдина, на которой они лежали, находилась в миле от того места, где разыгралась трагедия. Мех их успел обсохнуть за то время, что они лежали здесь, но морды были влажны от слез. Они не ощущали горя, не помнили, что произошло, однако время от времени какая-нибудь из самок робко трогала другую передним ластом. Быть может, то был чисто автоматический жест, слепое подражание тем движениям, которыми они так часто ласкали своих детенышей, исчезнувших теперь непонятно куда. Так они лежали, притихшие и невеселые, безотчетно проливая слезы, совершая ласкающие движения, никому более не нужные.

В сотне ярдов от этого поля в сияющей на солнце воде играли несколько годовалых, и среди них тот тюлень-слухач. Когда Странница вынырнула из воды позади него, притворяясь, будто хочет укусить, он узнал ее и как будто обрадовался. Он узнал ее по манере плыть, подобно тому как мы узнаем по походке догоняющего нас друга. Годовалый нырнул в сторону и, изящно описав под водой круг, выскочил позади Странницы.

Вскоре тюленьему сообществу предстояло распасться. Это еще не было миграцией: тюлени не спеша плыли вдоль кромки пака в поисках скоплений планктона или рыбных косяков. Сначала они держались независимыми группами около двадцати особей каждая, однако потом четко разделились на две "компании". Большая из них двинулась на северо-запад, другая же, к которой примкнула Странница, взяла немного южнее.

Но теперь, когда все вокруг, казалось, дышало счастьем и покоем, когда Странница, дружелюбная по натуре, чувствовала себя так уютно оттого, что рядом с нею все время было другое существо ее возраста, - начались новые треволнения. С нее стал клочьями сходить мех. Прекрасная гладкая серая шубка, разрисованная красивыми темными пятнами, сменилась каким-то жестким покровом ржаво-коричневого цвета. Пушистый воротник, обрамлявший шею Странницы, весь вылез, обнажив ороговевшую, темную и морщинистую кожу. В этом новом обличье она чувствовала себя очень неловко.

Все стадные животные сразу же замечают изменения, происходящие в них самих или в других членах стада. Странность всегда подпадает под тот беспощадный закон природы, согласно которому все раненые и больные изгоняются из стада или стаи, дабы они не заразили остальных или не стали обузой.

У тюленей ян-майенского стада большинство сезонных физиологических изменений происходит несколько позже, чем у беломорских представителей гренландских тюленей. Поэтому, когда у Странницы началась линька, они еще были одеты в свои серые шубки, блестевшие под лучами солнца. Заметив изменения, происшедшие со Странницей, они стали держаться еще более холодно и отчужденно, чем прежде. Один лишь годовалый пока по-прежнему подпускал ее к себе. Она нетерпеливо высматривала его, а когда находила, была печальна, смиренна и тревожна, ибо вид ее становился все более непригляден. Поначалу ее общество, казалось, не вызывало у него неудовольствия, но постепенно и он стал относиться к ней так же враждебно, как и другие, и, огрызаясь, отгонял прочь.

Напуганная всеобщей враждебностью, возраставшей с каждым днем, Странница наконец выбралась на большое ледяное поле и легла, подставив спину горячим лучам солнца. Потом принялась бешено скрести когтями верхнюю часть головы, а затем добралась до середины спины, где шерстинки уже вылезли и щекотали кожу, и сбросила их.

Иногда тыльной стороной переднего ласта с пятью лучами, похожими на пальцы, она чесала нос или утирала непрестанно струившиеся из глаз слезы. Так, день за днем, ночь за ночью, лежала она на льду, всеми оставленная и заброшенная. Товарищ по играм тоже покинул Странницу. Она видела, как он носится в воде вместе с другими тюленями, но у нее не было ни малейшего стремления присоединиться к нему. Жизнь, казалось, угасла в ней. Она не ощущала никакой боли и только спала или дремала под палящими лучами солнца, не испытывая ни чувства голода, ни желания двигаться. Мех ее приобрел грязно-коричневый цвет и почти совсем облез с головы, передних ласт и вдоль средней линии спины. Странница впала в какое-то оцепенение.

В один прекрасный день на льдину медленно вскарабкался товарищ Странницы. Мех его теперь тоже потерял свою шелковистость и изменил цвет вокруг головы. Как и она, он был отвергнут своими собратьями и изгнан, чтобы жить - или умереть,- пока снова не станет таким же, как они. Годовалый полз, оскользаясь на льду, и, поскольку Странница, лежавшая в полузабытьи, даже не пошевелилась, натолкнулся на нее и тут же в ужасе откатился прочь. То, что этот странный годовалый и охотился, и играл по слуху, то, что он не выказывал антипатии пришелице из чужого стада, имело одну простую причину: он был слеп.

Это случилось давно. Однажды под водой за тюленем погнался медведь и, настигнув его, выцарапал когтями глаза и располосовал морду. Со временем раны зарубцевались, и тюлень научился находить себе пищу и ловить рыбу вслепую, руководствуясь лишь сигналами о колебаниях воды, воспринимаемых вибриссами. Есть фотографии тюленей с заросшими глазницами; и эти слепые тюлени выглядят сильными и упитанными. То, что им удается выжить,- еще одно доказательство поразительной приспособляемости всего живого.

Разбуженная прикосновением годовалого, Странница бросилась на него и куснула так, как это часто делают тюлени. Тогда он сразу узнал ее - он мог бы узнать ее и раньше, по запаху, но был еще слишком напуган своим изгнанием из стада; кроме того, в период линьки все чувства тюленей сильно притупляются.

С этого дня Странница начала выходить из транса. Она пробудилась оттого, что теперь была не одна. Под жаркими лучами солнца ее товарищ погрузился в грезы, она же очнулась от них. Вскоре начался период линьки и у других годовалых, и они тоже вылезли на лед, несчастные, обтрепанные, неприглядные, и впали в спячку. Казалось, они готовы были вечно лежать здесь в одиночестве и забвении, никому не нужные без своего прекрасного меха.

С каждым днем тюлени становились все более и более вялыми, а Странницу между тем охватывало все возраставшее возбуждение. Она ползала по льдине, упиваясь новыми ощущениями. В это время в диких животных происходят изменения более глубокие, чем просто смена меха. Странница будто заново родилась на свет. Еще недавно она лишь украдкой скребла места, где шелушилась кожа. Теперь же она принялась весело выдергивать жесткие коричневые волосы, как будто стремясь поскорее явить миру скрывавшуюся под ними новенькую пепельно-серую шубку, шелковистую и глянцевитую, словно птичье крыло. На ней уже было гораздо меньше темных юношеских пятен, и Странница словно выставляла напоказ свое красивое, гладкое и ладное тело, одетое в такой прекрасный наряд.

Пришел день, когда она снова нырнула в море. После долгих недель полной апатии вода принесла ей никогда еще не испытанное наслаждение, и она черной молнией понеслась вперед. Через какое-то время Странница выползла на лед. Она принесла в зубах рыбу и попыталась поделиться ею с годовалым, подвинув к нему кусок и толкнув его в бок. Но тот еще находился в такой глубокой спячке, что не мог есть, и Странница не без удовольствия прикончила рыбу сама.

Наконец наступил день, когда годовалый снова поплыл вместе со Странницей, и на нем было новое меховое одеяние, ничуть не хуже, чем у нее.

Казалось, солнце с удвоенной силой изливает свои лучи на искрящуюся воду. Странница и годовалый, возрожденные к жизни, тепло и добротно одетые, прыгали и гонялись друг за другом, ввинчивались в воду и пробкой выскакивали наверх, предаваясь веселью вместе с природой, переживавшей сезон обновления.

Все это время, особенно по ночам, тюленье стадо было охвачено возбуждением. То и дело к нему присоединялись тюлени в новых нарядах, покидавшие лежбище. Ежегодный процесс обновления меха пробуждал в них нечто таксе, что властно требовало высвобождения. Однажды ночью море сплошь покрыли тюленьи головы, напоминающие собачьи; когда наступил рассвет, тела тюленей усеивали поверхность моря так густо, что им едва хватало места, чтобы стоять в воде торчком. Море буквально бурлило от их тел, и на ледяных полях тоже не было ни одного свободного местечка. В своем сверкающем новом одеянии тюлени непрестанно карабкались на лед и ныряли в воду, будто совершая некий ритуал попеременного поклонения морю и льду. Море шевелилось, словно кипящая вода в котле.

Затем это движение, охватившее все вокруг, сколько мог видеть глаз, медленно перешло в морской танец, неистовый и в то же время упорядоченный. Бесконечные, широкие, темные волны тюленьих голов чередовались со светлыми морскими волнами. И вот ряды молодых тюленей медленно двинулись вперед. Несколько старых тюленей обогнали их и поплыли впереди, рассыпая водяную пыль. Черные седловидные отметины на их новом меху вспыхивали в лучах солнца, когда они, красуясь, ритмично изгибались всем телом. На какое-то мгновение ряды тюленей замерли на месте, но затем, словно повинуясь некоему тайному импульсу, танцоры внезапно ожили и стали раскачиваться вверх-вниз, непроизвольно следуя взлетам и падениям вздыбленных штормом волн. Они поднимались все вместе, почти стоя в воде и высовываясь из нее по плечи. Когда же опускались, над водой виднелись лишь черные головы, стремительно мчавшиеся вперед, в таком тесном строю, что почти касались одна другой. Но вот возбуждение достигло высшего накала, и фланги тюленьих рядов, выстроившихся от горизонта до горизонта, начали отклоняться назад, центры же их выдвинулись вперед, так что теперь каждый ряд представлял собой дугу в несколько миль длиной. Казалось, они напряженно чего-то выжидают. Затем тюлени из каждого последующего ряда прыгнули вперед и скользнули по мокрым спинам передних пловцов, выставляя напоказ свои красивые новые наряды. Темные волны тюленей распались, и они принялись скакать в воде, то выпрыгивая наверх, то падая вниз с дружным всплеском.

Странница, восторженно сияя влажными карими глазами, действовала в едином ритме со всеми. Она выпрыгивала из воды, изгибаясь дугой, показывала свою шубку, вновь падала вниз - и все это повинуясь инстинкту. Слепой годовалый держался с ней бок о бок. То был обряд посвящения. Странница вскоре забудет о нем, но каждый год в такое же время она будет танцевать этот танец и демонстрировать свой новый меховой наряд. Всякий раз, когда тысячи пловцов, падая в воду, издавали оглушительный всплеск, барабанный бой, звучавший в крови Странницы, достигал наивысшей силы, пронизывая предельно натянутые нервы. Это было нечто большее, чем сезонная выставка новых меховых моделей Природы. Тюлени доводили себя до экстаза не случайно - тем самым они получали заряд энергии, необходимый для того, чтобы пуститься в миграционное путешествие в две тысячи миль длиной.

Странница совсем выбилась из сил. Если бы эта бешеная, все ускоряющаяся пляска наконец не прекратилась, ей, казалось, осталось бы только умереть. И в это время один тюлень вырвался вперед. Он находился в центре первого изогнутого назад ряда тюленей, в той именно точке, где ряд вот-вот готов был распасться. Когда этот тюлень понесся по воде в облаке сверкающей пены, его новый наряд на мгновение ярко вспыхнул.

Животное издало громкий призывный звук, словно ветер, пронесшийся от горизонта до горизонта. Тюлени на флангах подались назад, так что шеренги приняли V-образную форму, и все стадо легко и быстро заскользило вперед.

Каждый год в это время тюлени выбирают себе вожака. Так говорят эскимосы - а они знают едва ли не все о тюленьем народе, чьи пути пролегают мимо их берегов. Они называют вожака Королем Тюленей.

Старый Улисс, избранный своим народом, чтобы вести его на путях миграций, понесся по волнам, и десятки тысяч тюленей устремились вслед. Весенний танец обновления закончился.