Первый блин комом

Утром Эдвард объявил, что погода «разгуливается». Оба наших иностранных коллеги щеголяют русскими выражениями и пословицами. Эд без улыбки, серьезно. Ганс весело, непринужденно, с какой-то, можно сказать, французской легкостью. Излюбленное его выражение на данный момент — «вкривь и вкось».

Нашу бригаду снова бросают на бочки. Только на этот раз не к борту судна, а на базовый склад. Вертолеты один за другим доставляют сетки с бочками, опускают их на снег. Ловкий Гриша отсоединяет от гака петли сетки — все, кроме одной. Вертолет взмывает, сетка дергается — бочки вываливаются. Машина уходит с пустой сетью за новой порцией, мы же разбираем кучу, ставим бочки на попа. Оставишь их лежать — первая же пурга занесет, не отыщешь.

Несколько в стороне от нас, вблизи своего металлического чудо-дома, летчики разметили взлетно-посадочную полосу. Поверхность шельфового ледника в районе базы ровная, трещин нет. Начальник авиаотряда ходил по полосе, остался доволен, даже отказался от ее укатки. Говорят, он решил сегодня сделать пробный взлет на Ил-14. С самого утра у самолета копошатся техники, который час уже гоняют моторы.

Короткая передышка между рейсами вертолетов. Можно взобраться на бочки, осмотреться. Ряды их выстроились широкой полосой. Большая часть бочек выкрашена в зеленый цвет. На ослепительно белом снегу россыпь зеленых предметов ласкает глаз. Естественной зелени в Антарктиде практически нет, и мы уже начинаем ощущать цветовой голод.

Но вот снова стрекочет вертолет, и над нами зависает сетка с бочками. Одна из пробок затянута неплотно, и нас обдает бензиновым душем. Отплевываешься, обтираешься рукавицей... и за работу.

Вертолет ушел. Слышим моторы Ил-14 взревели на полную мощность. И вот самолет стронулся с места, заскользил по снегу, набирая скорость.

— Пробует полосу, — авторитетно заметил бригадир. Движется Ил неровно, рывками, покачивая носом. Но пилот — а за штурвалом сам начальник авиаотряда — не снижает скорости. За хвостом вздымается облако снежной пыли.

— Во, дает! — не может скрыть восхищения наш гакман Гриша. Он еще не привык к Антарктиде, и многое его здесь поражает.

Неожиданно самолет словно спотыкается, хвост его вздергивается вверх. Ил-14 клюет носом и замирает.

Почти одновременно каждый из нас издает какой-то нечленораздельный возглас. По полосе вслед за самолетом уже бегут техники. Летевший к нам вертолет сбросил сетку с бочками где-то в стороне, и тоже пошел к месту аварии. И мы не раздумывая побежали туда.

Зрелище это тревожное — большая машина с красным хвостом, уткнувшаяся в снег. Нос самолета помят, винты изогнулись колесом. Я впервые свидетель такого происшествия в Антарктиде. Раньше только в документальном фильме видел, как капотировал при посадке американский легкий аэроплан. Американским авиаторам в Антарктиде не везло: они разбили здесь не одну машину. Случались и катастрофы. Наших же летчиков в этот раз бог миловал — все уцелели. И самолет не загорелся. Только вот сможет ли он когда-нибудь подняться в воздух? Для геофизиков это вопрос немаловажный. Ведь машина оборудована как летающая геофизическая лаборатория, на нее возлагались большие надежды. Вот уже поистине «первый блин комом», как любит выражаться наш Эд.

После первого замешательства все возвращаются по своим местам. Мы продолжаем разгружать бочки, то и дело поглядывая на потерпевший аварию самолет, около которого хлопочут техники наземной авиационной службы. Им предстоит дать заключение, о судьбе машины. Ясно, что без мастерской и специального ремонтного оборудования, на продуваемом ветрами леднике сложный ремонт сделать будет трудно. Какой авиамеханик теперь после аварии поручится за машину? Возьмет на себя ответственность, что в дальнем полете с ней ничего не случится? Но даже если в принципе окажется возможным восстановить самолет, то сколько на это понадобится времени? Антарктическое лето коротко. Не успеешь оглянуться — полевой сезон закончится. Правда, о начальнике наземной авиационной службы инженере Аркадии Колбе идет добрая слава. Хорошо знают его и в Арктике, и в Антарктиде. Когда он появляется в кают-компании, пилоты присаживаются рядом, не дышат, ждут, что он скажет.

А Колб хмурый, с бронзовым от работы на солнце и ветре лицом, в комбинезоне, пропитанном машинным маслом, молчит. Наскоро перекусит и обратно к самолету.

И вскоре базу облетает известие: бригада Колба берется восстановить машину, только для этого нужен ряд запасных частей, которых на Дружной нет. Раздобыть запчасти можно на Молодежной. Там стоит на приколе отлетавший свое Ил, кое-что придется содрать с него. Но как все это доставить к нам? И дело не только в значительном расстоянии, более трех тысяч километров, разделяющем наши станции. На Молодежной сейчас нет авиации. Самолеты, способные выполнить эту задачу, находятся в Мирном, то есть еще на две тысячи километров дальше от нас. Но и это не главное. Главное, что авиация Мирного занята снабжением внутриконтинентальной станции Восток. Пока эта работа не завершится, вряд ли можно рассчитывать на самолет оттуда.

Правда, на Дружной есть еще один Ил-14, который скоро будет готов к полетам, но он оборудован специально под аэрофотосъемку. Отвлечь его от этой задачи и направить за запчастями — поставить под угрозу картографические работы. Кто может гарантировать, что рейс пройдет быстро и удачно? На южнополярном континенте погода изменчива, почти каждый дальний полет — уравнение со многими неизвестными.

Есть и иные трудности. В Антарктиде теперь ведут работы несколько крупных авторитетных ведомств: за снабжение станции Восток отвечает одно, географические исследования курирует другое, картографирование проводит третье. У каждого ведомства свое плановое задание, своя смета, каждое печется об успехе своих работ. Можно понять их руководителей. Порой и хотелось бы рискнуть, помочь незадачливому товарищу, а если из-за этого свои работы сорвешь?

В общем, ясно, что пока запчасти прибудут на Дружную, многие начальники, и не только у нас в Антарктиде, немало переломают копий. Но главное все же, что Аркадий Колб взялся восстановить машину. Не было бы этого решения — и копья ломать было бы не из-за чего.