ГЛАВА 2. НА ЛЕДЯНОМ БАРЬЕРЕ

Разгрузка

Антарктида — континент, закованный в лед. 
Континент белых, бесконечных дорог, по которым полярные 
исследователи шли для того, чтобы неизвестное стало известным. 

Алексей Трешников

15 декабря в два часа пополудни дизель-электроходы «Пенжина» и «Капитан Готский» подошли к побережью моря Уэдделла, где на краю гигантского шельфового ледника, всего в 1300 км от Южного полюса, находилась сезонная база Дружная.

Полуторамесячное плавание закончилось. За короткий летний сезон нам предстояло провести исследования в районе, пожалуй, наименее изученном в Антарктиде.

Как сложится полевой сезон? В каком состоянии мы найдем базу? Зимой на Дружной никого не было. За долгую полярную ночь домики, конечно же, занесло снегом. Это обычно случается со всеми постройками на прибрежных ледниках. Но у строителей Дружной не было выбора: в этом районе на сотни километров не отыщешь ни единого скального выхода — только снег и лед. К тому же ледяной берег не опирается здесь на грунт, ледяная плита лежит прямо на водной поверхности.

На ледяном барьере

Такие плавучие ледники называются шельфовыми. Они широко распространены в Антарктиде. Шельфовый ледник Фильхнера — Ронне, на краю которого расположилась Дружная, один из самых крупных. Чтобы оценить его размеры по привычным европейским масштабам, достаточно сказать, что территория этого ледника в полтора раза превышает площадь Италии.

Береговая линия шельфовых ледников весьма изменчива. Края постепенно выдвигаются в море и в конце концов обламываются, порождая айсберги. Порой размеры их достигают сотен и тысяч квадратных километров. Предугадать, когда и в каком месте родится новый айсберг, трудно. А если это случится как раз там, где расположена наша база? Такие мысли не раз приходили а голову во время рейса.

И вот все высыпали на палубу, с волнением ожидая встречи с Дружной. Домиков базы даже с верхнего мостика разглядеть не удавалось. У края невысокого, в 4—5 метров, ледяного барьера чернело несколько бочек, обозначавших место, где в прошлом году швартовались корабли. Дальше от моря берег полого повышался, и там на склоне виднелась полузанесенная снегом цистерна, а около нее — уже целое скопище бочек. За этими приметными ориентирами и Должна была находиться Дружная.

Но швартоваться к барьеру на этот раз было невозможно. Морской лед — неровный, торосистый, с большими сугробами — преграждал путь к берегу. Всего-то полоса припая шириной метров триста, но кораблю не пробиться: лед толстый, вязкий. Попробовали было дизель-электроходы скалывать лед корпусом — дело шло медленно. Капитаны нервничали — большой расход топлива да и риск немалый: суда хотя и ледового класса, но не ледоколы, корпус может не выдержать. Поискали другое место, но барьер или слишком высок, или неровен, а то и вовсе смялся, вздыбился вверх: не иначе плавучая ледяная гора наскочила здесь на берег. Такие вмятины называют у нас «поцелуем айсберга».

Было решено разгружаться на припай. На лед высадилась бригада с ломами и лопатами, начала сбивать торосы, готовить дорогу к барьеру. Разгрузка кораблей в Антарктиде — одна из самых напряженных операций. В ней принимают участие все без исключения. Бригады трудятся по 12 часов, сменяя друг друга. Предстоит выгрузить тысячи тонн разнообразных грузов, от бочек с горючим до таких негабаритных и деликатных, как самолеты Ил-14. И все это без всякой портовой техники, в самые сжатые сроки: того гляди испортится погода, задует пурга. Но пока в небе ни облачка, тихо.

Капитан «Пенжины» Михаил Петров закончил свою смену совсем осипшим — сорвал голос. Его сменяет дублер Виктор Кузин. Он значительно моложе, спокойнее и у него другая тактика. В зубах свисток. Посвистывает с мостика, следя за работой крановщика. Отдаст команду — и знай посвистывает. Прекратит свистеть — крановщик тут же стопорит лебедку, ждет новой команды. Этому дублер у японских портовиков научился. Считает — рациональнее, чем руками махать или горло драть. А капитан так не может. Говорят, пробовал, но не получилось — слишком горяч. Не выдержал, закричал, чуть свисток не проглотил.

Разные темпераменты капитана и дублера отразились и на их комплекции. Петров худой, кожа да кости. Кузин, хотя в сыновья годится капитану, — упитан, дороден. Но столь разительное несходство не вредит делу. Наоборот, капитан и дублер прекрасно дополняют друг друга и хорошо ладят.

Сгружать «илы» помогают все. С берега страхуют оттяжками зависший в воздухе громоздкий фюзеляж. Главное — не дать ему вращаться, не зацепить краем за борт. Потом под общую команду! «Раз, два, взяли!» — опускают самолет на лед.

Все самолеты у нас в лыжном варианте. Отбуксировать машину на барьер трактором уже не составляет большого труда. Затем на сани сгружают громоздкие упаковки с плоскостями самолетов. И вскоре авиамеханики, облюбовав себе место на краю барьера, приступают к оборке.

А мы работаем у судов. Принимаем на лед с корабельных стрел металлические контейнеры с продовольствием и снаряжением, деревянные ящики с приборами, панели сборных домиков, а чаще всего — сетки с бочками.

Бочек этих в трюмах нескончаемое количество: больше пяти с половиной тысяч. В них бензин разных марок для самолетов и вездеходов, керосин для вертолетов, дизельное топливо для электростанции. На Дружной много техники: два Ил-14, два Ан-2, два вертолета Ми-8. И еще тракторы, вездеходы. Без горючего шагу не ступишь.

По льду у бортов носится маленькая серая с темными подпалинами дворняжка. Прыгает, ластится к полярникам. Кличка ее Макар. Три года назад крохотным щенком оказалась она неизвестно как на «Капитане Готском» и с тех пор плавает на судне, стала заправским моряком, а теперь еще и полярником. И по всему видно, Антарктида ей нипочем!

Разгрузка набирает темп. Через каждые 5—7 минут над нами зависает вертолет. Под брюхом у него болтается металлический крюк — гак, как принято называть у моряков. За него нужно зацепить металлическую сеть с бочками либо контейнер, а то уже собранный жилой домик.

Вертолеты — незаменимые помощники, без них разгрузка шла бы куда медленнее. А тут только успевай поворачиваться. Расправляем на деревянном настиле колючую непослушную сетку, закатываем на нее дюжину бочек, вплотную друг к другу. Еще не перевели дух — над головой свистит вертолет.

Самый ответственный момент — застропить груз, зацепить края сетки за вертолетный гак. Эта операция особенно ловко получается у белобрысого паренька, радиотехника Дружной Гриши Клемяционка. Он бесстрашно лезет под брюхо трепыхающегося в метре-двух надо льдом вертолета. Остальная часть погрузочной бригады укрывается в этот момент кто где от ураганного ветра, поднятого вращающимися лопастями. Ветрило норовит сорвать шапку, продувает ватный костюм, пробирает до костей. Снежная крупа сечет лицо, залепляет защитные очки. Грохот царит невообразимый, объясняться можно только знаками.

Механик вертолета в шлемофоне с радионаушниками лежит на полу кабины, наполовину высунувшись в дверцу, заглядывает вниз, следит, как Гриша цепляет сетку, и сообщает в микрофон пилотам. Вертолетчики Виктор Гуськов и Владимир Ледков — пилоты экстракласса. Другим здесь делать нечего — работа ювелирная. И цепляющему сетку — гакману, если выражаться по-корабельному, тоже зевать не приходится. Гриша, хотя и первый раз в Антарктиде, все делает споро. А опыт тут же приобретает: известно, что на ошибках быстрее учатся. Один раз чуть колесом его вертолет не придавил. Другой — сгоряча схватился Гриша за гак голой рукой — током дернуло, руку осушило: сильнейший заряд статического электричества накопился на конце металлического троса. Сидел потом с полчаса Гриша в стороне на бочках, себя корил: «А еще радиотехник!» Пришел в себя — и снова за работу.

Не уступает Грише в умении стропить грузы и наш иностранный коллега Ганс Пейх. Он тоже впервые в Антарктиде, но освоился сразу. В яркой непродуваемой пуховой куртке, с пунцовыми щеками он похож на тролля с рождественской открытки.

С Гансом мы плыли в Антарктиду в одной каюте и подружились. Он хорошо знает русский язык, не раз бывал в нашей стране. Характер у него легкий, общительный. К тому же он на редкость сообразителен. Все схватывает буквально на лету.

И еще один зарубежный специалист — геолог из Лос-Анджелеса Эдвард Грю трудится в нашей бригаде. И ему нельзя отказать в трудолюбии. Огромные трехсоткилограммовые бочки он катает по настилу из досок с редкостным упорством. И при этом совсем не обращает внимания на то, что делается вокруг. Несколько раз его приходилось оттаскивать в сторону, оберегая от накатывавшихся сзади бочек. Но случалось, его слегка придавливало. В таком случав Эдвард недоуменно оглядывался, не сразу понимая, что произошло, потирал ушибленное место и снова с прежним рвением принимался за работу.

По характеру Эдвард медлителен, флегматичен. Зато настойчивости ему не занимать. И русский он освоил не хуже Ганса. У Эдварда в арсенале такие поговорки, как «первый блин комом», «поспешишь — людей насмешишь». Только ма«ера говорить у него другая, неторопливая. Эдварда многие знают в экспедиции. Он не новичок в Антарктиде. Однажды зимовал у нас на Молодежной. Только собачонка Макар никак не признает его за своего. Как увидит американца, заливается лаем. Эдвард каждый раз с удивлением рассматривает вертящегося у ног песика, обводит всех своими большими, как спелые сливы, глазами, словно вопрошая: «Ну чего ему от меня надо?» Внешне Эдвард мало походит на геолога. Стройный, с гривой черных волос, длинным носом, тонкими пальцами. Его можно скорее принять за музыканта. Со скрипкой в руках он выглядел бы куда органичнее, чем в обнимку с бочкой!

На разгрузке не обойтись без казусов. Тем более что у нас много начальников. Вот наш бригадир, он же глава геологического отряда, посылает меня с одним из геологов на Дружную принимать бочки. Мы с готовностью заползаем в приземлившийся вертолет. На Дружной командует начальник базы. Он считает, что людей здесь и так достаточно и отправляет нас обратно. Однако бригадир не сдается. В течение 20 минут нас трижды перебрасывают с одной точки на другую. Руководители впали в амбицию, не хотят уступать друг другу. У вертолетчиков глаза на лоб лезут: они не могут взять в толк, почему нас надо возить через рейс то туда, то обратно. Мы же сами пока не освоились с обстановкой, не сопротивляемся, считаем: начальству виднее. К очередному полету команда вертолета уже настолько привыкла к нам, что вообще забыла нас высадить. Так мы и катались с ними еще два рейса!

В конце концов начальник базы одолел бригадира, и мы вернулись на прежнее место. Бригадир был раздосадован. Он считал, что мы не проявили должной инициативы. Ганс, как всегда, с лету оценивший ситуацию, смотрел на наши кислые физиономии и давился от смеха. Один Эдвард невозмутимо катал бочки. Такие нюансы, как борьба самолюбий, до него просто не доходили.

Погода портится. Перед самым концом смены с борта судна старый знакомый по антарктическим экспедициям Виктор Лебедев крикнул: «Слышь, Володь, тебе тут какая-то чудная радиограмма из Якутска». Радиограмма была действительно необычная.

«Прошу сообщить сохранилось ли острове Кергелен стадо северных оленей, завезенных туда 50 лет назад. Профессор Андреев».

Кто такой профессор Андреев, я понятия не имел. На Кергелене про северных оленей мы ничего не слышали. Впрочем, кажется, одной из судовых буфетчиц галантные французы, хозяева острова, преподнесли на память какие-то рога. Раз этот вопрос так беспокоит профессора, нужно помочь. «Пенжина» по пути в Австралию зайдет на Кергелен. Может быть, первый помощник капитана сумеет разузнать об оленях.

Пошел снег, видимость ухудшилась, и вскоре разгрузка прекратилась. Сваливаем в кузов вездехода личные вещи и отправляемся на Дружную — устраиваться. С трудовой жизнью покончено. Как только разгрузка завершится, суда покинут базу. Вернется же за нами одна «Пенжина».