В Краю Великого Спокойствия

Пока не пришла полярная ночь, мы видели кругом заснеженную ледовую равнину. Покрытая, точно шрамами, следами прежних разломов и торошений, она уходила за горизонт, такая же бесконечная, как пустыня или степь. Она нас не угнетала и не радовала. От нее шло Великое Спокойствие, и все оставленное на Большой земле, все дела и заботы казались маленькими, муравьиными.

Я - Северный Полюс

Ходить некуда. Кругом на тысячи верст одно и то же, такие же снег и лед. И среди них живет нас несколько человек. Все наше хозяйство состоит из трех палаток, радиомачты да бегущей по выровненному снегу цепочки огней электростарта взлетно-посадочной полосы. Кругом нас все бело, чисто, и красные баллоны с надписью "Бутан-пропан" смотрятся так же чуждо, как ночью - далекие огни СП. Так называется научная дрейфующая станция "Северный полюс". Она живет своей жизнью далеко за горизонтом. Там тоже немного людей, но больше, чем нас, и к ним бежит телефонный провод. Сплошное, но неоднородное ледовое покрытие океана временами ломается и трескается, выжимая кверху горы обломков, способных сокрушить что угодно.

Собственно, телефон нам не обязательно нужен. О прилете самолета на станции знают и без нас. Оттуда приходят люди его разгружать. Сделав свое дело, они увозят прибывший груз, и мы остаемся одни. Самолет улетает еще раньше, и ничто не нарушает Великого Спокойствия природы.

Интервалы между прилетами "бортов" разные. Может быть, час или два, а то и несколько дней. Наше дело принимать их и отправлять обратно. Говорят, что и на земле это непросто. А как же тогда сказать про нас?

О природе полярной много рассказано и правды, и небылиц. Верно одно - что дама она серьезная и трудно угадать ее настроение и желание. Часто она ласкова, когда не надо, и вздорна в самый неподходящий момент. И тогда все наши достижения пасуют перед ней. Бьются ледоколы с проводкой караванов, и дрожат на растяжках застропленные самолеты под напором пурги. А каково тогда нашей ВПП, основанной на льду, под которым сотни и тысячи метров морской глубины? Если он и выдержит, то снегу навалит на него столько, что лучше и не говорить. Однако хоть и с интервалами, не по расписанию, но грузы для СП идут, и, когда последний самолет, улетая домой, заберет нас с собой, все, что нужно для остающихся, будет доставлено.

Наша группа называется звучно - РП. В переводе на человеческий язык это означает "руководство полетами". Старшой наш, Лукьяныч, пользовался у нас непререкаемым авторитетом, а в Арктике, среди старых

полярников, большим уважением. Он, как у нас говорят, начинал ее. Пришел он в полярное небо, когда не было еще аэродромов и понятие наземной службы только еще начинало входить в жизнь. Вылетая без радиосвязи, экипаж порывал с землей начисто. Все зависело только от летчика и бортмеханика. Честь и слава всем первым! Огромное дело подняли и хорошие кадры вырастили.

Как все истинно серьезные люди, Лукьяныч не терпел хвастовства и кичливости. На вопрос, как было, отвечал коротко:

- Арктика как Арктика.

Новичков он заставлял уважать ее, не давал по плечу ее хлопать, на "ты" называть и козлом скакать.

Жили мы с ним хорошо. Работали вместе не первый раз, все друг к другу притерлись, и все шло своим чередом. На все случаи нашей жизни обязанности свои знал каждый. Были они несложными и никому не в диковинку. Сжиться с морозом, жить в нем почти без тепла, опекая свое аэродромное хозяйство.

Кто на связи, кто на движке, а кто еще на чем, и все вместе должны за здоровьем ВПП смотреть и в случае чего срочные меры принимать. Самый большой ущерб полосе нанести могут трещины. Если она неширокая и не дышит, то такую снегом с водой зацементировать можно. Но такая удача редко бывает. По-разному лед ломается, и на все рецептов нет. Другое дело, когда ветер наметет снегу сугробы, заморозит их в камень и снегом же начнет из них фигуры разные вытачивать. Тут ясно, что делать. У молодых застругов ребра высокие, острые, как инструментом каким вырезанные. Много, ой как много пота берет у полярников борьба с ними. Рубить, растаскивать осколки подальше в сторону, а их тонны и тонны. И, убрав все, наконец ровнять и гладить, гладить и ровнять полосу, чтобы стала плоская, как чертежная доска. Любая рытвинка или бугорок грозит аварией. Наметанный и придирчивый глаз нашего старшого тут дороже всего.

Вместо тяжелых лыж лучше взять побольше груза. И машины идут к нам на колесах. И когда самолет мчится по полосе в клубах снега, мы ничего не видим, кроме его передней ноги. Подломись она, встанет он торчком - и беда. Погибнут люди, пропадет машина...

Помогают нам, конечно, в борьбе со снегом товарищи с СП. Без них одним нам пришлось бы чистить от пурги до пурги. Но с чем, приложив руки, можно бороться, то беспокоит группу РП не слишком. Настоящие опасности таятся во льду. Это самый коварный враг. Все время надо за ним следить. Случается, пройдет тонкая как волос трещина. Вода из нее не выступает и пар не идет. Заметить такую очень трудно, а если еще снег припорашивает или поземка потягивает, то подчас и вовсе невозможно. В самый неподходящий момент такая трещина может разойтись на много метров. А для несчастья и одного хватит. Так и приходится иногда для новой полосы место искать. А найдя - и лагерь РП перетаскивать, и все хозяйство заново налаживать. Бывает и так. Бывает-то все бывает, но это уже особый случай. Такой беды у нас пока не предвидится.

Льдина наша со стажем. Много разных стычек с природой выдержала, и только там, где два последних огня электростарта, лопнула и основательно разошлась. Полоса у нас длинная и для полярных летчиков, по их отзывам, отличная. Конечно, судьбу свою мы не дразним и не хвалимся, но живем спокойно и не тужим. Хотя порой кто-либо и скажет, что он устал морально и на материк бы неплохо. Однако не улетает.

Милиция на Крайнем Севере. (МВД)

Когда все переговорено, то и такая тема хороша. Поговорить-то людям надо. В хорошую пургу особенно. Неделю, другую не пролежать в спальном мешке. Как весь сон израсходуется - разговор начинается. Болтают люди кто о чем, пока не надоест. Тогда что-то делать надо. А что делать, когда ни по какому делу из палатки выйти нельзя. Снежной стеной ветер с ног сбивает. В такое время все пуговицы пришиты, где что порвано - заплаты наложены. Хоть снова отрывай да пришивай. Живые ведь!

Пришлось и нам в этот раз так попурговать. Перед этим долго играло сияние. Сильное, яркое, оно временами переходило в корону со всеми положенными ей атрибутами. Колебались, сдвигаясь и расходясь, цветные занавеси, в местах возникновения новых загорались длинные зеленые лучи, а в зените играли разных цветов шары. Одним словом, небо разукрасилось по большому счету, и мы все долго любовались этим космическим фейерверком. Кто-то сказал, что хорошо-то это все хорошо и красиво, да лучше бы обойтись без такого представления. Потом над каждой горящей лампочкой вытянулись световые язычки. Они напоминали огоньки елочных свечей. Видеть такое приходится нередко, но тот же голос проговорил в темноте:

- Теперь уж точно! Задует по всем правилам. Пойдем, кто со мной, еще баллон занесем. Тот старый уже. Газу мало осталось.

День прошел нормально, тихо. Самолет приняли, назавтра картошку привезти грозились. Самый дорогой продукт для СП, но мороки с ним много. Выгрузить, закутать и бегом на станцию, в кают-компанию. А там срочно всем перебирать садиться. Эту в лежку, ту для хранения по домикам, в тепло, раздать. Ту - повару для скорейшего израсходования. Никому такого почета нет, как картошке, - чуть не всей станцией ее встречают. Только нам она не нужна. Хранить в тепле ее надо, а у нас в палатках условий для этого нет. Так разве, сходим в лагерь, побалуемся их "столичным" обедом. Поговорим заодно.

С такими мыслями и спать легли. А проснулись, спальные мешки расстегнули, головы высунули и услышали, как провод о дюраль мачты бьется, дробь вызванивает. Вылезать наружу стали - и назад тут же. Метет вовсю. По большому счету, как говорится. Теперь сиди смирно и терпенье свое испытывай.

Потянулись дни за днями. В нашем жилье давно все белым стало: койки, рация, газовые баллоны... С боков палатки иней сыплется. А она у нас большая - КАПШ-2. Мы в ней все живем. В одном конце камин газовый горит, в другом связь помещается. По длинным сторонам мы спим, а в середину между нами маленький столик втиснут. Посмотришь на красный свет в газовом камине-грелке - будто теплее становится. А какое там тепло, когда у всех спальные мешки к материи палаточной примерзают. Сон уже давно не идет. Каждый себе занятие придумывает. Старшой наш, Лукьяныч, сидит на своей раскладушке, ноги в унтах, на плечах керзовая шуба меховая - "француженка". Вроде бы и привыкнуть давно надо, а томится, слушает, как с шипением снег проносится и дюралевые ребра палатки поскрипывают да похрустывают. А когда непогода все же кончаться стала, у нас и продукты на исходе оказались.

После пурги. (Министерство культуры СССР.)

Мело еще сильно, но ходить уже можно стало. Мороз к сорока подошел, значит, скоро заштилеет и самолеты к нам запросятся. Обошел я с Лукьянычем полосу, вся в передувах и рытвинах, но похоже, что целая.

Надо в лагерь пробираться, всех на аврал поднимать и горяченького похлебать заодно.

- Пойдем, художник, в столицу. Не люблю ружье таскать. Бери карабин да пошли.

Отлично! Пошли так пошли. Теперь у нас хоть дело есть. Я в такое время тоже безработный.

Ветер слева в плечо дует, что компас. Но надеяться на него больно не приходится. У того магнитная аномалия бывает, а этот с румба на румб прыгать любит. Делать нечего, идем.

Авось не промахнемся! Не первый снег на голову. Не должны мимо лагеря в белый свет без возврата протопать.

За ропаком встаем отдышаться малость. Ветер хоть и боковой, а дыхание сбивает. Змеятся струи снега, путают рельеф, и кажется, что кругом, везде, со всех сторон, до самого конца света одно и то же. Мир несется мимо тебя, превратившись в белую мглу, и, когда наконец улетит весь без остатка, ты останешься один в пустоте. Слово "один" из понятия становится реальностью, ощутимой неизбежностью. Новичку поддаться нетрудно. Испугается, пойдет петлять - и все тут. Вымотается - и конец.

Бредем с заструга на заструг, не отставая. Метет все так же. Мой спутник, отдавший почти полвека борьбе за жизнь свою и других в этом ледовом мире, идет привычно и уверенно. Ветер доносит его слова:

- Да! Какие же сильные были люди, что одни отваживались идти к Полюсу...