На краю света

Хорошее это понятие - край света. Образное! Особенно в сказках. Как скажут: "Это было на краю света" - так всем становится ясно, что дальше идти некуда и нет за ним ничего, даже царства волшебного.

Однако про "край света" и в жизни говорят. Всерьез! И, пожалуй, чаще всего в Арктике, особенно тамошние коренные народы. Есть на побережье Ледовитого океана и сейчас не одно место с таким названием. Звучит оно по-разному, смотря по тому, на каком языке говорят - на чукотском, якутском, эскимосском, эвенкийском или еще на каком.

Расскажу я вам, как мы на таком Краю Света были, как он выглядит, как за него заходили и что за ним увидели, узнали и пережили. Царства волшебного мы не искали. Оно только в сказках бывает, а у нас все было на самом деле. История эта длинная и похожа на многие, в этих местах бывшие. Потому-то и описать ее решили, что по ней и про другие, ей современные, представление получить можно. Ведь люди шли туда, чтобы Край Света только в названиях остался. Началось это еще в стародавние времена, и об этом историки все, что знали, написали. Мы же поведаем о днях недавних, лет сорок тому назад бывших, но для связности начнем издалека.

Есть на берегу Ледовитого океана бухта, обширная и глубокая, как небольшой залив. Вход в нее прикрывает скалистый остров. В давние времена нашли бухту чукотские охотники и поселились на ее берегу. Жили когда сытно, когда голодно, промышляя зверя. Жир и мясо съедали, а шкуры шли на одежду и жилища - яранги. Никогда никто не видел другого берега океана. Даже с вершины острова. Поэтому и назвали охотники свое поселение - Край Света. Море покрывал лед, и только летом его ненадолго взламывало и уносило ветром. Лето, короткое, с туманами, холодное, с трудом сгоняло снег. И тогда позади яранг открывалась тундра. Бескрайняя, каменистая, с мхами и болотами. В ней жили лемминги, песцы и полярные совы. Изредка приходили стада диких оленей. Это была желанная добыча. Тогда люди наедались досыта и ждали следующей удачной охоты. Иногда выходили, на лодках из шкур, за моржами и нерпой. Но море было суровым и, случалось, уносило лодку, а людей с нее забирали духи. Их боялись и попавших в беду не спасали. Так жили отцы и деды охотников. Они не роптали и не жаловались, потому что другой жизни не знали...

Пришли новые времена. Появились самолеты, пароходы. Один из них - "Челюскин" - раздавило льдами. Шаманы говорили, что так и должно быть. Но прилетели самолеты, спасли людей, и духи не воспротивились. Шло время, и все чаще стали приходить на пустынные берега новые люди. Они назывались "советские люди" и были хорошими друзьями. Потом на скалистом острове, где, кроме птиц, никто не жил, поселилось несколько человек. Им привезли на пароходе деревянный дом и много-много разных вещей и еды. Эти люди не охотились, а делали там, наверху, что-то свое и иногда помогали охотникам. Свою работу они называли - "наблюдать" и объясняли, что это очень нужно для судов и самолетов.

Тундра, Великая тундра молчалива, но всегда каждому ее жителю известно все, что делается вокруг. И на Краю Света тоже знали о советских людях, поселявшихся в ней. С каждым годом их становилось все больше, и они делали много хорошего охотникам и оленеводам. Росла и крепла дружба, и, когда мы попали в беду в бухте у скалистого острова, к нам пришли охотники с советом и добрыми вестями.

Великий Северный морской путь уже связывал восток и запад нашей страны, но таил еще много загадок. Решать их было необходимо, каких бы трудов, а подчас и героизма это ни требовало. Героями мы не были, но свою долю труда внесли.

В эти годы работали большие и малые экспедиции. Наша экспедиция кончила работу. Возвращаясь, зашли в бухту, к поселку Край Света, на большом двухтрубном ледоколе, таком же, как "Ермак" - дедушка ледокольного флота. С нами шел еще один, другого вида, не нашей постройки, но такой же сильный, как "Ермак". Носил он имя его строителя Степана Осиповича Макарова.

В то лето в бухте стоял лед и охотники в море не ходили. Однако нам надо было обязательно подойти к острову и сменить зимовавших на нем полярников. У нас на борту новая смена, уголь, продукты и все необходимое для жизни и работы трех человек. Они примут вахту и останутся нести ее на несколько лет. Каждый день радист будет сообщать результаты наблюдений своих товарищей на Большую землю. Его сигналы вместе с сигналами других таких "точек" в огромном полярном просторе должны помочь тем, кто в нем сейчас плывет и летает. И вот мы осторожно подходим к отвесной черной скале. Тут достаточно глубоко, и между ней и бортом остается несколько метров. Почти над палубой высоко в светло-сером небе темнеют брус, блок и на нем трос, идущий к нам на палубу. У ручной лебедки собралась группа желающих покрутить. Тут же груда ящиков, мешков и всякая мелочь. В большой плетеной сетке все поднимается наверх. После того как она съездила несколько раз туда и обратно, в нее садится четвертый помощник с разными бумажками и накладными. Выгрузка окончена. Четвертого спустили обратно вниз. Новая смена на острове желает нам доброго пути.

Можно отходить. Но что это? Ледокол с трудом разворачивается - и застревает, стиснутый со всех сторон. А наш спутник, поджидающий нас у входа в бухту, накреняется к острову и медленно, медленно движется левым бортом на его острый выступ - Вороний клык. Пока мы выгружались, началось сжатие. Оно пришло оттуда, с той стороны, из-за Края Света. Бухта сейчас - как мешок, и в нее все напрессовывает и напрессовывает лед. Он зеленый, не многолетний, но судам и этого достаточно. Двигаться нет возможности. "Макаров" безрезультатно напрягает всю свою могучую технику. Его продолжает нести на скалу, все так же накрененного и беспомощного. Невдалеке от нее он останавливается, притиснутый к выжатому у ее подножья валу торосов. Теперь всем нам остается только ждать, когда сможем выйти из бухты. Погода стоит серая, ровная. Белизна льдов сливается с белизной далекого берега, и он нераз-личим. Не видно под снегом и чукотских яранг. Обтянутые шкурами, по форме напоминающие полушария, они с незапамятных времен заменяли чукчам дома. Деревья на побережье не растут, плавника почти нет, и люди изобрели жилье из того, что приносил им охотничий промысел. Внутри яранги есть небольшое помещение, называемое пологом. В нем горит жирник и протекает вся домашняя жизнь. Кому случалось ехать зимой по тундре, порой уминая перед собачьей упряжкой "убродный" снег, и отлеживаться в сугробе, за нартой, в пургу, тот напрягает все силы, стремясь скорее забраться в душное тепло полога. Форма яранги несет в себе наилучшее решение палаточной конструкции. Конструктор Шапошников взял ее за основу современных экспедиционных палаток "КАПШ-1". Капши можно встретить и в Арктике, и в Антарктиде. Ветер их не сносит, и, при своем малом объеме, они очень вместительны. Правда, сборка на морозе этой на вид простой конструкции трудна. Пальцы примерзают к металлическому каркасу, и тогда ох как тяжело навинчивать разные барашки и другую мелочь. Но что в полярных экспедициях легко? Скажите мне! Стоим уже много дней. Палуба опустела. Темная глыба острова оттеняет белизну снега и нежные цвета сколов льда. Временами рисунок торосов меняется. Возникают новые. Падают ранее выжатые льдины. Если прислушаться - можно уловить шорох. Поверхность бухты живет. На пасмурном небе лежит белый отблеск. Нет ни птиц, ни зверей. Выйдя на палубу, человек стоит долго. Вслушивается, всматривается, и ему начинает казаться, что он один в огромном, чужом пространстве. Он стоит еще и еще в надежде услышать или увидеть что-то живое. Если выходит кто-либо, то разговор не клеится. Прозябнув, уходят в тепло.

На судне тесно, но зато уютно. Ледокол построен "по старинке". В кают-компании красного дерева длинные столы и удобные вращающиеся стулья-кресла намертво прикреплены к палубе. Все рассчитано на трудные плавания и возможные зимовки. Общих кубриков нет. Во всех каютах - и на самой корме, у кочегаров, и в надстройке, у комсостава, - чувствуется стремление скрасить жизнь, быт и труд. Теперь пришла другая эпоха, построены другие суда. Ветераны полярного флота "Ермак" и его соратники порезаны на металл. Кончилось время угольных паровых судов, их заменила более совершенная техника. Мало кто сейчас представит себе работу кочегаров у топки да еще на волне. Не каждому под силу перекидать в топку груду угля, да так, чтобы он горел как надо, "держал пар на марке". Тяжело, очень тяжело. Так, год за годом, год за годом, проходила вся жизнь, отданная морю. Незаметно передавалась и детям любовь к нему. Выросли на Руси особые морские кадры. Выросла с ними и спайка морская. Без специальных слов, таких, как коммуникабельность и совместимость, люди учились стоять друг за друга и ценить слово "товарищ". Хорошее слово! Правильное слово! Много помогло оно нам, когда в Арктике новую, сегодняшнюю жизнь делать стали.

Ходить с судна на судно запрещено. По льду сейчас бродить небезопасно. Он не устоялся, а опыта у людей нет. Да и белый мишка может из-за тороса вывернуться. Следы его в разных местах виднеются. Кое-где их много. Наверное, топтался, принюхиваясь. Глядя с борта, один чудак сказал на полном серьезе, что это кто-то в калошах прогуливался. Неинтересно безоружному с обладателем таких калош повстречаться. Если не задерет, то уж напугает наверняка.

Однако что-то вроде намека на тропинку между судами стало появляться. Так посмотреть - вроде никого на снегу и нет, а с каждым днем тропинка все заметнее становится. Неудержимо стремление людей к общению. Поговорить, пофилософствовать, а то и пошутить со свежим человеком так и тянет. В обиходе появилось слово "сосед".

- Слыхали? У соседей говорят - будем с ними кинокартинами меняться.

Или:

- А у соседей радист вот что слышал...

Так и у меня завязалось знакомство с соседом - первым помощником капитана. Удивительный это был человек. Замечательный рассказчик, фантазер. В нем пропадал прекрасный писатель-очеркист. Когда он начинал свое повествование, подкрепляя его истинными происшествиями из своей жизни, слушатели переносились с края света в избранные рассказчиком места. Исчезали чувство отдаленности, тесноты каюты, и вместе с автором рассказа они оказывались в тропической бухте на шхуне, поставленной на карантин. Начинало казаться, что всех одолевает жара и берег с пальмами так близок. Надо только обмануть бдительность чиновников, и можно пойти по мягкому прибрежному песку и выкупаться в прохладном ручье. А то, вместе с рассказчиком, мы сидим на катере и гоняемся среди льдин за обезумевшим от холода упавшим в воду поросенком. Погоня длится долго, все ею увлечены, и наконец мы держим за сползающую робу товарища, поймавшего свою жертву за уши. Он не в силах втащить в катер трехпудового поросенка и так буксирует его, перевесившись за борт до самого судна...

Эти беседы сблизили нас на всю жизнь. Помогло нашему сближению еще одно обстоятельство - жена капитана соседнего судна, прекрасный врач, умело и быстро залечила подмороженную во время писания этюда руку, и, вставляя кисть в бинты, я вскоре смог наверстать упущенное. Нельзя сказать, что спускаться и подниматься с одной здоровой рукой по штормтрапу очень удобно. Особенно если он укреплен на носу возле якорного клюза и болтается во все стороны, как ему заблагорассудится. Прогулки по льду мы с первым помощником совершали вдвоем, так же как и экскурсии в лазарет.

Верхоянье. (Япония.)

Жизнь составлялась из дней, похожих один на другой. У всех хватало забот: у команды - по судну, у членов экспедиции - с собранными материалами, и наше спокойствие не нарушали мысли о возможной зимовке затертых льдами судов.

Однажды к нам пришли с Края Света чукчи. Попили чаю, поговорили. Им показали кино, и, довольные, они отправились к себе в поселок. Вскоре они пришли снова. Не поднимаясь на палубу, прыгая перед носом судна на льду, кричали нам:

- Сейчас крепко! Крепко! А завтра уходи. Не уйдешь - зимовать будешь!

Надо родиться в этом краю, унаследовать опыт предков, скопившийся за много поколений, чтобы научиться читать нужные тебе страницы в книге природы. Обитатели Края Света не ошиблись. На следующий день сжатие стало ослабевать, и вскоре ледоколы смогли двигаться. Медленно выходим мы за остров и берем курс на восток вдоль берегов, так образно названных их обитателями. Путь предстоит непростой. У нас погнуло баллер руля и срезало часть заклепок, а у другого судна обломало лопасти одного винта и повредило руль. Однако оба идем своим ходом. Правда, мы движемся в канале, который пробивает нам другой ледокол. Кругом сплошные ледовые поля без разводий. Горизонта не видно, он закрыт морозным туманом. В нем порой исчезает наш поводырь. На ночь останавливаемся. Однажды, белым днем, не разглядев в тумане, наползли на старую льдину и застряли. Пытались рвать ее аммоналом. Один за другим гремели взрывы. Долго сыпались осколки на палубу, но льдина не поддалась. Прошло много времени, пока удалось сползти с нее. Идем дальше с большим трудом. Наконец суда становятся рядом для ремонта. Но сделать практически ничего не удается - только потеряли время. Осторожно пускаемся в путь дальше. И тут у ведущего нас ледокола выходит из строя второй винт. Он становится совершенно беспомощным. Запасных винтов у него нет. Он отдал их незадолго перед тем своему собрату.

Теперь нос потерпевшего упирается в наш кормовой вырез. Соединенные толстыми тросами, мы медленно движемся вперед. По выражению шутников, представляя угольно-дизельный гибрид. Передний тащит, а задний пытается управлять. Шутки шутками, но все же, несмотря на обрывы буксирных тросов, мучительно трудные швартовки и сопротивление сплоченных льдов, суда неуклонно продвигаются вперед. День за днем, миля за милей приближаясь к кромке льда. Там, на чистой воде бушует шторм и нещадно треплет маленькую, старую "Арктику", поджидающую нашего ведомого, чтобы взять его на буксир и освободить нас.

'Арктика' на Северном полюсе

Погода не улучшается. Земля нам помогает как может. Пришла ледовая разведка, сбросив вымпел с указанием пути для нас. Шторм усилился, и "Арктика" вынуждена уйти. Вскоре окружающие льды начинают "дышать". Это до нас доходит зыбь. Значит, кромка, долгожданная кромка, близко. Скоро должны ее увидеть. Как непохоже наше теперешнее продвижение на начало пути. Тогда, идя к бухте, ледоколы помогали другим судам, окалывали их, проводили, работали споро и энергично, чтобы закончить навигацию в срок...

Потемнело облачное небо на горизонте. Это "водяное небо" - отсвет чистой воды. Подойдя к ней, сбросили путы, связывающие воедино оба судна, заменив их на длинный буксирный трос. Временами, ослабевая, он исчезает в воде, а затем, прорезав волну, натянувшись и звеня, чертит прямую линию, сквозь летящую пену и брызги, к носу ведомого. Жутко смотреть, как его качает, беспомощного. Рыская из стороны в сторону, он ложится то на один, то на другой борт, показывая часть своего днища. Нас тоже качает жестоко. Тех, кто может, просят помочь кочегарам. В кают-компании многих не достает, а пришедшие - за стол не садятся. "Расклинившись" кто где, стоят, жонглируя тарелкой, стараясь сохранить за ней горизонтальное положение. Жидкая пища не готовится, а густой каши сколько угодно. Ешь за себя и за укачавшихся...

Прошли мыс Дежнева, бухту Провидения, где оставили многострадальный, лишенный винтов ледокол, и к ноябрьским праздникам пришли в бухту Моржовую на Камчатке. Арктический край света остался за кормой!

Из-за срезанных льдом заклепок вода в танках засолилась. Заменили ее на пресную, из ручья в куту губы, и сказали: "ВСЕ!". Теперь во Владивосток - и по домам. Судно - на ремонт, команда - на отдых, а члены экспедиции - за обработку материалов наблюдений. До будущего года, товарищи!