Их позвал горизонт (Сенкевич Ю.А, Шумилов А.В.)

Георгий Яковлевич Седов. Родился 3 мая 1877 года, погиб на пути к полюсу 5 марта 1914 года. Фотография сделана 16 декабря 1909 года в Петербурге

Возможно, подвиг слишком громкое слово. Но была в нем какая-то всесокрушающая внутренняя сила, стремление сделать то, что для других казалось невозможным.

Георгий Седов... Когда-то просто Егорушка, Ёрка, Седый. Сын азовского рыбака с Кривой Косы.

В семье девять детей, мал мала меньше. Отец ушел на заработки и пропал на годы. С семи лет пришлось Ерке рыбачить, ходить на поденщину в поле, а то и нищенствовать, просить милостыню.

"Как тяжек был этот хлеб, сколько слез, сколько стыда, сколько оскорблений!" - писал Седов в автобиографии годы спустя.

До четырнадцати лет, по его собственным словам, был он неграмотен, а потом, когда вернулся уже отец, кончил за два года трехклассную церковноприходскую школу и... убежал из дома. В самом деле убежал, за один день отмахал 75 верст до Таганрога.

"Я в душе твердо решил поступить в мореходные классы... не мог равнодушно смотреть на бегающие под парусами суда".

В двадцать один год получил Седов диплом штурмана дальнего плавания, в двадцать четыре экстерном сдал экзамен и был произведен в поручики по Адмиралтейству, направлен в гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана.

В экспедиционных плаваниях Седов зарекомендовал себя блестяще. "Всегда, когда надо было найти кого-нибудь для исполнения трудного и ответственного дела, сопряженного иногда с немалой опасностью среди льдов, - писал позднее генерал А. И. Варнек, - мой выбор падал на него, и он исполнял эти поручения с полной энергией, необходимой осторожностью и знанием дела".

Георгий Яковлевич становится помощником начальника экспедиции, но начинается русско-японская война, и он подает рапорт об откомандировании его на Дальний Восток. Седов командует миноноской № 48, которая несет сторожевую вахту в Амурском заливе. А в 1906 году его назначают помощником лоцмейстера Николаевской-на-Амуре крепости.

По сохранившимся воспоминаниям, Седов представил адмиралу Скрыдлову дерзкий проект: вооружить эскадру шлюпок минами Уайтхэда (минами на шестах) и, прорвавшись на Симоносекский рейд, попытаться уничтожить японские броненосцы.

Конечно, Седов, как и все русские моряки, все русские люди, тяжело переживал бесславное поражение царской России, гибель эскадры в Цусимском проливе. Он уже поработал в Белом, Баренцевом, Карском морях, и ему (да и не только ему) казалось, что катастрофы можно было бы избежать, если бы эскадра адмирала Рожественского пошла не южным путем, а через Ледовитый океан, вдоль северных берегов России.

В газете "Уссурийская жизнь" молодой гидрограф выступает со статьями, в которых подчеркивает "значение Северного океанского пути для России", призывает к его освоению.

"Я думаю и почти уверен, - писал Седов, - что между русскими моряками уже есть такие охотники и они по первому зову правительства: "Вызываем желающих" - бросят все и охотно станут под почетный флаг полярной экспедиции, принесут все свои личные интересы в жертву великому делу своей родины, несмотря ни на какие предстоящие лишения и бедствия. Но эти охотники, к большому сожалению, слишком запуганы, чтобы сами могли открыто и энергично высказать правительству свой взгляд на это дело, ибо уже много было примеров, когда смельчаки обращались по этому вопросу к правительству за содействием, и им всем был один и тот же чиновничий ответ: "Цыц". После этого, конечно, ничего не остается этим смельчакам делать, как сидеть и ждать, сдерживая свои высокие порывы души быть полезными родине, пока правительство их само не призовет к этому делу. Но правительство остается по-прежнему глухо и немо к этому вопросу, а между тем всевозможные осложнения с великими державами Востока не за горами и громко и прозрачно звучат о новой для нас беде".

В 1908 году, уже в Петербурге, Седов публикует небольшую брошюрку: "Право женщин на море". В ней излагается целая программа привлечения "слабого пола" к морской службе: "Женщина может быть и отличным капитаном". Но не только это! Пафос брошюры - необходимость предоставления русской женщине гражданских прав вообще.

"Хочу сказать лишь только то, что давно надо было сказать и что сказал бы всякий человек, ищущий истину на пользу и благо всего человечества... Я хочу сказать, что... женщина есть тоже человек, одаренный разумом и добрым сердцем, и что ее не любить и не уважать нельзя, и игнорировать ее труд и мысли - большая несправедливость... Мы... не даем им самого простого, самого необходимого для них, - мы не даем им одинаковых с нами прав гражданства человека и светлой, насущной, как пища, свободы... Мы будем справедливы к ним тем, что строго законно удовлетворим их общее право достоинства женщины и гордое высокое самолюбие равного нам человека... Они примут это право, а что с ним делать - разберутся сами".

Пожалуй, все это тоже звучит несколько наивно и высокопарно. Может быть, потому многие и считали его "выскочкой"? Но замечательно то, что Седов умел сохранять "высокопарную" гражданственность и в повседневной жизни; она была его внутренней сутью.

Сохранилась фотография: Георгий Яковлевич и две девчушки в форменных платьицах гимназисток. В одной из них нетрудно уловить черты фамильного сходства: это Пина, дочь Евдокии Яковлевны, сестры Седова. А вторая - Таля Безносова.

В Николаевске-на-Амуре Георгий Яковлевич квартировал в семье Безносовых и стал невольным свидетелем жестокого обращения хозяина квартиры с женой и детьми. Седов помог женщине освободиться от домашнего гнета: она вскоре переселилась в Полтаву, где в то время жили родители Георгия Яковлевича. Сын ее при содействии Седова позже поступил в петербургское реальное училище, старшая дочь - в петербургскую гимназию, а младшая, подружка Пины, фактически выросла в семье Седовых. И Таля, и рано осиротевшая Пина стали как бы дочерьми Георгия Яковлевича.

Вспоминает Агриппина Герасимовна Седова: 'Мы все трое сфотографировались перед поездкой в театр. Георгий Яковлевич был заядлый театрал, был лично знаком со многими артистами Полтавского театра'

Слова Седова никогда не расходились с делом. И когда в 1912 году, перед началом полюсной экспедиции, он напишет: "Русский народ должен принести на это национальное дело небольшие деньги, а я приношу жизнь", - это будут не просто слова, а глубокая внутренняя убежденность.

Полюс стал целью его жизни, и он, как всегда, готов был идти до конца.

Биографы утверждают, что Седов впервые задумался о достижении полюса еще в 1903 году, когда познакомился в Архангельске с участниками американской полюсной экспедиции Циглера - Фиала. Это вполне вероятно. Но потом была война, потом Дальний Восток.

В 1908 году Седов работал в Экспедиции Каспийского моря, в 1909 на Колыме проводил обследование устья реки. Потом в 1910 году - Новая Земля, картирование Крестовой Губы, где был заложен Ольгинский поселок.

Мы можем только предполагать, что он мечтал о полюсе еще в 1903 году. Но теперь, в 1910, эта мечта не могла не родиться.

Северный полюс, а точнее, спор между Куком и Пири стал к тому времени попросту модой дня. В петербургских ресторанах даже распевали по этому поводу залихватские куплеты.

В научных кругах царило полное недоумение: открыт полюс или еще не открыт? Русское Географическое общество, заслушав на своем заседании доклад "О достижении Робертом Пири Северного полюса", записало в резолюции: "Сообщение принять к сведению, а относительно приветствия Кука или Пири, как достигнувших Северного полюса, повременить". Затянувшийся спор двух американских путешественников заставил многих усомниться, что они действительно были на полюсе. Если так - полюс еще ждет своего первооткрывателя!

Летом 1910 года, как раз перед экспедицией на Новую Землю, Седов женился. Жену свою Веру Валерьяновну, урожденную Май-Маевскую, он любил безумно. Принято говорить "любил безумно", писать - не принято. В разговорной речи эти слова - некая малозначащая гипербола. Но Георгий Яковлевич действительно любил безумно. Так и письма к Вере Валерьяновне подписывал: "Твой безумный Георгий", "Твой адски любящий Георгий".

"Целую тебя несчетно раз, обнимаю, прижимаю, мое солнышко, моя яркая звездочка, моя льдинка скользкая".

Николай Васильевич Пинегин познакомился и подружился с Седовым в 1910 году, потом стал участником полюсной экспедиции. Позже Пинегин напишет: "Планы его всегда рассчитаны на подвиг". Кажется, все, что делает Седов начиная с 1910 года, он делает "во имя". Во имя Веры Валерьяновны!

По ее воспоминаниям; вернувшись с Новой Земли, Седов начал постоянно говорить о полюсной экспедиции. Но в 1911 году его вновь посылают на Каспий. Только 9 (22) марта 1912 года он подает докладную записку начальнику Главного гидрографического управления генерал-лейтенанту А. И. Вилькицкому:

"Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия за Норвегией и Северного полюса. Он хочет идти в 1913 году, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг..."

Сначала все складывалось удачно. Газеты восторженно приняли замысел Первой русской экспедиции к Северному полюсу. "Известия Архангельского общества изучения Русского Севера" 1 апреля откликнулись передовой статьей: "...удивительно, что до сих пор еще ни одна русская экспедиция не пыталась отправиться туда, куда влечет каждого помора... туда, где сходятся все северные пути - на полюс... Рано или поздно должно было воплотиться это вековое наше стремление на Север, должен был найтись русский человек, решившийся во что бы то ни стало воплотить это стремление в одну идею - к полюсу!"

"Чтобы России и русскому человеку выпала честь открытия Северного полюса, к этой мысли нельзя отнестись равнодушно", - писал вице-президент Русского Географического общества П. П. Семенов-Тян-Шанский.

Седова поддержали А. И. Вилькицкий, морской министр России И. К. Григорович. Да и сам царь отнесся к плану экспедиции сочувственно. Седову был предоставлен двухлетний отпуск с сохранением содержания, из капитанов по Адмиралтейству он был переведен во флот с чином старшего лейтенанта. "Понижение" здесь только кажущееся. Флотские офицеры всегда считались в России привилегированной кастой. Сменив серебряные погоны гидрографа на золотые, сын азовского рыбака был, можно сказать, введен в высший свет.

Однако вскоре Георгия Яковлевича поджидало горькое разочарование. Специально созданная при Гидрографическом управлении комиссия резко раскритиковала план экспедиции. Надо отметить, что в состав комиссии входили люди весьма авторитетные, немало поработавшие на Севере. Их замечания по плану, предложенному Седовым, были вполне объективны и правомерны. Начать с того, что старт похода к полюсу намечался с Земли Петермана, одной из тех земель-призраков, которых в свое время немало было на карте Северного Ледовитого океана. Землю Петермана якобы видели в 1873 году участники австро-венгерской экспедиции, однако Каньи еще в 1900 году окончательно доказал, что никакой Земли Петермана не существует. Седов, видимо, не был знаком с результатами итальянской экспедиции и, планируя старт с несуществующей земли, сильно преуменьшал расстояние, которое предстояло пройти его отряду.

Комиссия справедливо указала, что ближайшая к полюсу точка Земли Франца-Иосифа лежит на широте 81°48' и что Седову предстоит пройти в оба конца более 1700 верст.

К 1912 году Георгий Яковлевич много и успешно поработал на Севере, но он не знал зимней Арктики, не имел никакого опыта движения по дрейфующим льдам. Отсюда и проистекали все промахи разработанного им плана.

У Каньи, например, была сотня собак и два вспомогательных отряда. У Пири - двести пятьдесят собак и четыре вспомогательных отряда. По плану Седова переход к полюсу должны были осуществить всего три человека с тридцатью девятью собаками. Стремясь максимально уменьшить вес поклажи, Седов считал, что человек может обходиться двумя фунтами пищи в день, а собака одним фунтом пеммикана. Собачий корм Седов предполагал взять только на дорогу "туда", от полюса весь груз должны были тащить сами люди. Но и в этом случае на каждую собаку приходилось чрезмерно много - три с четвертью пуда (более 50 кг) груза, а на обратном пути на каждого человека по восемь с лишним пудов (150 кг). Вы помните, участники экспедиции Скотта с трудом тащили по 90-100 килограммов, хотя на их пути не было торосов.

Весь опыт полярных путешествий показывал, что цифры Седова совершенно нереальны. К тому же, стремясь "опередить" Амундсена, Георгий Яковлевич намечал срок выхода экспедиции на 1 июля. Времени на подготовку было явно недостаточно.

Нет оснований обвинять членов комиссии в некомпетентности или предвзятости - все замечания были вполне обоснованны.

Да и не только комиссия критиковала план. В те дни Владимир Александрович Русанов, уже пять сезонов проработавший в Арктике, писал: "...воспользуется ли экспедиция Седова каким-либо новым, еще не испытанным приемом или средством передвижения? Будет ли она снаряжена, с особенной, исключительной тщательностью? Войдут ли в состав ее лица, закаленные опытом продолжительных арктических путешествий? Кажется, на все эти вопросы придется ответить отрицательно... Нет возможности для капитана Седова с. полной тщательностью подготовиться к долгому и трудному путешествию, так как для тщательной подготовки нужны если не долгие годы, то долгие месяцы, а в распоряжении капитана остается всего лишь каких-нибудь два-три месяца. Что касается до продолжительного опыта странствования среди льдов, то таковым, насколько известно, капитан Седов не обладает. В чем же можно видеть залог успеха?.. Много ли при этом у него будет шансов достигнуть Северного полюса? Мне думается - очень и очень немного".

В конце мая Седов подготовил новый, уточненный план экспедиции. Количество собак увеличивалось теперь до шестидесяти, а груз был уменьшен до 2,18 пуда на одну собаку (около 38 килограммов). Но дневной рацион собаки пришлось снизить до 0,6 фунта (приблизительно до 250 граммов). Так что и в новом плане были явно нереальные цифры. Весь поход к полюсу и обратно должен был теперь продолжаться 172 дня - без малого шесть месяцев!

Прав Пинегин: планы Седова всегда рассчитаны на подвиг.

Так оно и было, и много раз в жизни Георгий Яковлевич доказывал, что есть у него и силы, и мужество, чтобы начать и довести до конца трудное дело. Весь его жизненный путь можно назвать подвигом. Седов верил в свои силы, в силы русского человека.

"Кому же, как не нам, привыкшим к работе на морозе, заселившим Север, дойти ? и до полюса? И я говорю: полюс будет 5 завоеван русскими..."

Комиссия отвергла планы Седова. Государь император пожаловал 10 тысяч рублей, но правительство отказалось выделить деньги на экспедицию.

Может быть, объявить подписку? В газетах печатаются объявления. Кто-то жертвует сто рублей, кто-то несколько копеек. Опять милостыня!

Пожалуй, с этого момента и начинается глубокая личная трагедия Г. Я. Седова. Создан комитет по подготовке экспедиции, во главе которого становятся прожженные дельцы из газеты "Новое время".

В 1912 году Владимир Ильич Ленин писал: "Эта газета стала в России образцом продажных газет... "Новое время" Суворина - образец бойкой торговли "на вынос и распивочно". Здесь торгуют всем, начиная от политических убеждений и кончая порнографическими объявлениями".

Горячий патриот России, Седов хотел, чтобы экспедиция была национальным предприятием. А его идею поднимают на щит люди, настроенные националистически. Они разглагольствуют о "русском духе", выкрикивают ура-патриотические лозунги. И... поставляют экспедиции негодную одежду и гнилые продукты.

Финансовая деятельность комитета выглядит вполне анекдотически. В 1912 году Седов просил на организацию экспедиции 60-70 тысяч рублей. Газета "Новое время" с благородным негодованием писала тогда, что сумма эта "много меньше той, которая ежедневно пропивается в петербургских ресторанах". Комитет начал всероссийский сбор пожертвований, был организован выпуск открыток, памятных жетонов. Экспедицию отправили, и обошлось это даже дешевле, чем планировал Седов. А через год комитет... сам просит денег у правительства. Уже не 70, а 175571 рубль 48 копеек...

Бесконечное число самых неожиданных, самых нелепых препятствий пришлось преодолеть Седову во время подготовки экспедиции. Судно "Святой мученик Фока" удалось, например, зафрахтовать только 27 июня (10 июля). Но это только начало.

2 (15) августа судовладелец и капитан В. Е. Дикин извещает Седова, что, несмотря на заключенный контракт, выйти в плавание "Фока" не может, так как он заложен. 6 (19) августа иск на 1500 рублей предъявляет Дикину некий С. А. Подомарев. На судно наложен арест. Через несколько дней аналогичный иск на сумму 1328 рублей 25 копеек предъявляет "Торговый дом Шмидт и К°", затем архангельский Комитет помощи поморам; ему Дикин задолжал 6000 рублей.

7 (20) августа сам Дикин подает прошение начальнику порта. Он утверждает, что судно перегружено и выйти в море не может.

8 (21) августа претензии Дикина удовлетворены: откачана часть пресной воды, сгружено около восьми тонн угля, часть других грузов. 11 (24) августа благодаря энергичным мерам Седова арест, наложенный на судно, снят. Дикин... окончательно отказывается идти в плавание.

Начальник экспедиции Г. Я. Седов, механик 'Св. Фоки' И. А. Зандер, геолог М. А. Павлов, капитан Н. П. Захаров (!), врач, зам. начальника экспедиции П. Г. Кушаков, художник-фотограф Н. В. Пинегин, географ В. Ю. Визе

"Судно течет, - заявляет он. - На судне недостаточно... пресной воды".

Капитан Дикин, его помощник, штурман, механик, помощник механика, боцман... чуть ли не вся команда сходит на берег.

Новая команда была набрана за сутки: выбирать не приходилось.

13 (26) августа "Святой Фока" переведен из Соломбальской гавани к Соборной пристани Архангельска.

14 (27) августа - торжественные проводы, молебен, льется шампанское...

По плану "Фока" должен был доставить отряд Седова на Землю Франца-Иосифа и вернуться в Архангельск. Однако из-за позднего выхода выполнить план не удалось. Судно было затерто льдами у северо-западного побережья Новой Земли.

Нелегкой была эта зимовка: не хватало теплой одежды (ею был обеспечен только полюсный отряд), не хватало многих необходимейших "мелочей". Из-за спешки при сборах никто не знал даже, что взято, а что так и не успели получить.

Доктор П. Г. Кушаков, уже в море назначенный завхозом экспедиции, записывал в дневнике: "Искали все время фонарей, ламп и кухни Нансена, но ничего этого не нашли. Не нашли также ни одного чайника, ни одной походной кастрюли. Седов говорит, что все это было заказано, но, по всей вероятности, не выслано. Примусов всего взято два, и притом очень низкого качества".

Выяснилось, что поставщики жестоко обманули Седова. "Вот уже третью бочку вскрываем, - записывал Кушаков, - и солонина оказывается гнилой. Ее нельзя совершенно есть. Когда ее варишь, то в каютах стоит такая вонь, трупный запах, что мы должны все убегать. Эту солонину я не варю, так как ее нельзя есть, но каждый день вскрываю новые бочки и думаю, что у подрядчика хотя немного было совести и он, быть может, по ошибке положил в несколько бочек хорошую солонину, но до сих пор я убеждался в противном. Треска, поставленная им же в количестве 5 больших бочек весом в 130 пудов, оказалась тоже гнилой. Думаю, что из-за такой недобросовестной поставки нам придется сильно страдать".

(Год спустя Г. Я. Седов напишет этому подрядчику, архангельскому купцу Демидову, саркастическое письмо: "Сообщаю, что экспедиция пока жива и здорова, питаясь запасами вашей заготовки..." А два года спустя Демидов будет хлопотать в Петербурге о награждении его медалью за поставки продуктов, в частности для экспедиции Г. Я. Седова.)

'Святой Фока' на зимовке, 1913 год

Несмотря ни на что, Георгий Яковлевич не терял бодрости духа и даже подумывал идти к полюсу прямо с Новой Земли. Участники экспедиции проводили разнообразные наблюдения и совершили несколько санных походов, существенно уточнив карту Новой Земли. Сам Седов вместе с боцманом А. И. Инютиным прошел со съемкой около семисот километров и впервые закартировал северное побережье архипелага. Это путешествие было очень нелегким - Георгий Яковлевич обморозил несколько пальцев на ногах, похудел на 15 килограммов.

"На обратном пути жизнь наша была трудна, больше - мучительна, ужасна, - писал он жене. - Около одного большого ледника... оторвало сильным ветром лед вплотную и унесло в море. Образовалась полынья шириной сажен 200. Эта полынья благодаря большому морозу покрылась тонким слоем льда (1 1/2 вершка). Так как нам деваться некуда было - либо идти назад, либо жить по ту сторону полыньи, обойти нельзя, либо переправляться, я решился на последнее. Сам пошел вперед, пробивая палкой лед и тем выбирая себе дорогу, а матросу приказал точно следовать с нартой по моим следам. Я уже благополучно переходил на другую сторону и в душе радовался, что нам удается переправиться, как вдруг слышу крик. Оглянулся: вижу нарту, собак и человека болтающимися в воде. Я поторопился, как только можно было, на помощь, но, не дойдя до человека шагов 10, сам провалился по грудь. Матрос просит помощи, а я сам в ней нуждаюсь.

Наконец я на животе кое-как выполз на лед, но в это время и матрос вылез самостоятельно. Я пополз к нарте, чтобы снять хронометры и документы работы, а также выхватить одно ружье и патроны для жизни, на случай [если] все потонет, но так как я был в полтора раза тяжелее своего прежнего веса, то снова провалился без нарты и ее еще больше погрузил в воду. Матрос хотел подать мне помощь и снова провалился. Картина была потрясающая. Не было никакой надежды на спасение. Лед обламывался, не за что было хвататься. Дул резкий холодный ветер со снегом, морозу -12 1/2°. Члены коченели. Но Господь, по-видимому, был к нам милостив. Мы выползли снова на лед, подобрались с большой осторожностью к собакам, вцепились в постромки обеими руками, и я крикнул на собак изо всей силы, как только мог: "Прррр..." (вперед). Собаки рванулись, и нарта выскочила на лед, а затем с большой осторожностью добрались до берега. Мы имели вид ледяных сосулек. Холодно было страсть как, но надо было работать, иначе пропадешь. Бегом пустились мы в путь и на мысу Медвежьем раскинули лагерь, это 5 верст от места катастрофы, и два дня здесь отогревались и сушились плавником... Я уже прощался с тобой и в последний раз обнимал тебя, моя родная. Я у этого ледника много страдал, но зато оставил много нежных лучших чувств ему, поэтому назвал его ледником "Вера"..."

Владимир Юльевич Визе

В начале лета пять человек во главе с капитаном Н. П. Захаровым ушли на юг, чтобы добраться до ближайшего становища, а оттуда в Архангельск. На судне кончался уголь. Седов надеялся, что еще летом 1913 года комитет сумеет обеспечить доставку угля и других припасов на Землю Франца-Иосифа. Тщетные надежды!

Когда "Фока" в 1912 году не вернулся, в России раздавались голоса, призывавшие к организации спасательной экспедиции. Ведь на "Фоке" не было радиостанции, и судьба его оставалась неизвестной, предполагали даже, что он погиб. Уголь должны были завезти в любом случае, предварительная договоренность об этом была. Но комитет бездействовал.

Капитан Захаров, вернись он с Новой Земли первым рейсовым пароходом, мог бы "поторопить" комитет. Но капитан... заблудился, "не узнал" Крестовую Губу, куда заходил рейсовый пароход, и добрался до Архангельска только в октябре.

Это неудивительно, если вспомнить, что капитан был нанят за день до отправления экспедиции. Весь предыдущий морской опыт его ограничивался, кажется, только плаваниями с богомольцами по маршруту Архангельск - Соловецкие острова.

В октябре предпринимать что-либо было уже поздно.

Георгий Яковлевич не знал, конечно, о неожиданных "приключениях" капитана Захарова. Он был полон решимости во что бы то ни стало продолжить плавание к берегам Земли Франца-Иосифа и оттуда идти к полюсу. Но промелькнуло лето, а льды все еще держали "Фоку" в плену, точнее, уже не "Фоку", а "Михаила Суворина": во время зимовки он переименовал "Святого Фоку" в честь своего "благодетеля" - редактора газеты "Новое время".

Только третьего сентября судно почувствовало свободу, а шестого подул желанный восточный ветер и судно вместе со льдами отнесло от берега...

Запись в вахтенном журнале: "Офицерский состав экспедиции позволяет себе выразить следующее единогласное мнение: экспедиция в данное время располагает топливом в лучшем случае на двое суток хода судна, если будет сожжено все что можно. Офицерский состав экспедиции считает достижение Земли Франца-Иосифа очень мало вероятным. Судно вернее всего будет затерто льдами. Лишь меньшая часть экспедиции снабжена подходящей теплой одеждой... Удачный исход зимовки является очень сомнительным, так как охотой может пропитаться 3 человека, но не 17... Тем паче должна отпасть всякая мысль о прямой цели экспедиции: достижении Северного полюса".

Это был ультиматум, почти бунт на корабле. Офицеры требовали: "Взять курс на зюйд!"

Несколько дней начальник экспедиции практически не сходил с мостика. Лавировали в тяжелых льдах, жгли в топке бревна, доски, старые ящики.

В каюте на 'Фоке'

Наверное, с полным удовлетворением писал Седов очередной приказ: "Больших трудов стоило старому дряхлому судну добраться до этих широт, тем более что на пути встретилось нам столько льду, сколько ни одна экспедиция, кажется, не встречала (пояс шириной в 3,5°). А если прибавить сюда весьма ограниченный запас топлива и довольно малую скорость судна, то можно сказать смело, что наша экспедиция поистине совершила подвиг. Мы отбросили свои личные интересы и, сплотившись в одно единодушное целое, на пользу дела экспедиции и на радость Родине добрались сюда. Здесь наш труд, здесь наш и отдых".

На вторую зимовку судно встало в бухте Тихой на острове Гукера. Надвигалась ночь. Условия жизни были на этот раз крайне тяжелыми. Помещения едва отапливались, в каютах лежал лед, и одеяла по утрам нередко примерзали к переборкам. Многие продукты уже кончились.

"Главная наша пища - каша да каша. Самое неподходящее питание для полярных стран", - записывал в дневнике Владимир Юльевич Визе.

Свежего мяса добыть удавалось редко. Пришлось есть и полутухлую солонину, а она, как известно, и в доброкачественном состоянии не может обезопасить от цинги.

В подборе пищевых рационов тоже сказались и спешка при подготовке, и отсутствие опыта у Георгия Яковлевича.

"Перед выходом экспедиции, - пишет В. Ю. Визе, - некоторые участники ее указывали Седову на неуместность включения солонины в список основных пищевых продуктов экспедиции. Но Седов был упрямый человек и от солонины не отказался, сославшись на то, что "в военном флоте и гидрографических экспедициях всегда употребляли солонину"".

Первая зимовка прошла относительно благополучно, но в бухте Тихой болели почти все, только трое оставались здоровыми. Кровоточили десны, многие жаловались на одышку, на странные "ревматические" боли, некоторые едва передвигались на опухших скрюченных ногах. Болен был и Георгий Яковлевич; иногда он целыми днями не выходил из каюты.

"Совсем разбиты ноги ревматизмом, - день за днем читаем мы в его дневнике. - Я по-прежнему слаб, кашляю отчаянно... Испытываю какое-то болезненное состояние... Опять ноги простудил, опять голени болят..."

Седов пишет о болезни сдержанно. Он не хотел даже в дневнике выказывать свою слабость. Записи участников экспедиции более тревожны: "Сегодня признаки цинги - очень острая боль в ногах, опухоль и краснота - появились у Георгия Яковлевича"... "Георгию Яковлевичу стало хуже. Он очень слаб, бледен, страдает полным отсутствием аппетита, болью в ногах и слабостью десен".

Несмотря на болезнь, несмотря на то что еще первой зимой большинство ездовых собак погибло, Седов продолжал подготовку к полюсному походу. Пожалуй, никто, кроме самого Георгия Яковлевича, не верил, что есть малейшие шансы на успех. Верил ли он?

Н. В. Пинегин в те дни писал: "Для подвига нужны силы, теперь же сам Седов не знает точной меры их. До похода пять дней, а больной то встает, то опять в постели... Но в решение Седова начать борьбу никто не может вмешаться. Существует нечто, организовавшее наше предприятие; это нечто - воля Седова..."

Николай Васильевич Пинегин

Выход был назначен на 2 (15) февраля 914 года. Вместе с Седовым шли два матроса - Григорий Васильевич Линник и Александр Матвеевич Пустотный.

Утром все собрались в кают-компании, дежурный офицер зачитал последний приказ начальника экспедиции: "Итак, сегодняшний день мы выступаем к полюсу; это - событие и для нас, и для нашей Родины. Об этом дне мечтали уже давно великие русские люди - Ломоносов, Менделеев и другие..."

- Я получил сегодня дружеское письмо. Один из товарищей предупреждает меня относительно моего здоровья. Это правда: я выступаю в путь не таким крепким, как нужно и каким хотелось бы быть в этот важнейший момент... Но я прошу, не беспокойтесь о нашей участи... Даром полярной природе мы не дадимся... Совсем не состояние здоровья беспокоит меня больше всего, а другое: выступление без тех средств, на какие я рассчитывал. Сегодня для нас и для России великий день. Разве с таким снаряжением нужно идти к полюсу? Разве с таким снаряжением рассчитывал я достичь его? Вместо восьмидесяти собак у нас только двадцать, одежда износилась, провиант ослаблен работами на Новой Земле, и сами мы не так крепки здоровьем, как нужно. Все это, конечно, не помешает исполнить свой долг. Долг мы исполним. Наша цель - достижение полюса, все возможное для осуществления ее будет сделано...

"2 февраля. С утра тихо, пасмурно, температура -13°. В 12 часов при температуре -20° под пушечные выстрелы отвалили от судна к полюсу. Провожали нас верст пять вся здоровая команда и офицеры. Сначала дорога была плохая, но зато собакам помогала команда, а затем дорога улучшилась, а в конце Гукера встретили огромные ропаки, через которые пришлось переправляться благодаря наступившей темноте с большим препятствием: нарты опрокидывались, и люди падали. Я с больными ногами полетел несколько раз...

3 февраля. В 9 снялись с лагеря. Дорога скверная. Выпало много снега, и нарты врезаются в него. Собаки еле тащат. Подвигаемся тихо, тормозом является также третья нарта, которая без человека. Холод собачий, -35°, при этом ветерок прямо в лоб... Ноги мои поправляются, слава богу.

4 февраля. В 9 снялись. В полдень чудная красная желанная заря. Дорога несколько лучше, снег утрамбовало. Собаки идут хорошо, хотя третий день ничего не едят, сало медвежье есть отказались, сегодня дали галет - съели!.. Сегодня было здорово холодно. Я шел в рубашке, сильно продрог. Спасаемся примусом, жжем керосину около двух фунтов в день...

5 февраля. ...В общем сегодня дорога выпала отвратительная, много рыхлого снега и ропаков. К вечеру... было адски холодно, а я умудрился и сегодня шагать в рубашке, ибо в полушубке тяжело. Продрог снова, в особенности замерзла холка, спина, плечи. Кашляю, тяжело очень при большом морозе дышать на ходу, приходится глубоко втягивать в грудь холодный воздух; боюсь простудить легкие...

6 февраля. ...У меня по-прежнему болят ноги и усилился бронхит. Идти очень трудно, дышать еще труднее, но тем не менее прошли около пятнадцати верст...

7 февраля. ...Сегодня термометр минимальный показал -40°. Дорога была ужасно мучительна, ропаки и рыхлый глубокий снег. Страшно тяжело было идти, а в особенности мне, больному. Собаки, бедняжки, не знали, куда свои морды прятать... От двух до четырех была вьюга. Это окончательно нас убило, мы едва продвигались вперед. Я все время оттирал лицо и все-таки не усмотрел, как немного обморозил нос...

8 февраля. ...Я окончательно простудил себе грудь. Бронхит меня давит, не могу отдышаться. Под вечер страшно лихорадит, едва отогрелся у примуса...

9 февраля. ...Я до того заболел бронхитом, что не мог идти. Шел впереди Линник, а я сидел на нарте, в которую подпрягли двух лишних собак. Этой же нартой я с трудом управлял. Мне дышать совсем трудно на морозе за работой...

10 февраля. В 9 двинулись дальше. Я до того оказался слаб благодаря бронхиту, что не мог десяти шагов пройти вперед. Сидел опять на нарте. Адски промерз, так как был одет для ходу. Кажется, еще больше усилил простуду, ибо стала болеть грудь и все ниже в правой стороне, страшно лихорадит. Дорога была скверная, а я все-таки был вынужден управлять своей нартой, был настоящим мучеником. Сейчас в палатке при огне очень дурно себя чувствую. Ужасно боюсь, чтобы не получить воспаление легких. У Пустошного шла кровь ртом и носом. У Линника сильно мерзли ноги. Сегодня был особенно холодный день.

11 февраля. ...Я оделся в пимы и полюсный костюм и ехал на нарте, как баба... Собаки с утра все сильно дрожали и везли плохо и только под вечер разошлись. У Линника шла носом кровь, и у Пустошного до того ноги замерзли, что он по дороге вынужден был надеть пимы и в них идти...

12 февраля. Сегодня... холод стоял адский, при -35° ветер 3 балла и метет снег. Это самый холодный день. Пока я еду больным в полюсном костюме, как чучело, и все-таки прозяб. Дорога отвратительная, масса ропаков, приходится проводить по одной нарте, целое мученье, собаки очень мерзнут и плохо везут... Линник подморозил на ногах большие пальцы...

13 февраля. 13-е число неудачное, как вообще. Снялись в 9 и пошли в тумане (идет снег). Дорога тяжелая, собаки еле везут, ничего не видно... В 5 часов остановились ночевать. Вечером пришел медведь к палатке, огромный, собаки его погнали. Я, несмотря на болезнь, пошел с Линником на собачий лай. Пройдя кое-как около двух верст, мы нашли медведя сидящим в лунке, окруженного собаками. Я несколько раз стрелял в него с аршинного расстояния, но ружье так замерзло, что не дало ни одного выстрела. Когда пошли мы, разочарованные, назад, то я уже двигаться не мог, так плохо себя чувствовал. Пришлось остаться с собаками сторожить медведя, а Линник пошел за нартой. Вскоре медведь выскочил из лунки и побежал... собака за ним. Часа через два меня нашла нарта и привезла, как труп, в палатку. Здоровье свое ухудшил, а тут еще нужно залезать в замерзший обледенелый мешок.

14 февраля. Сегодня в 9 часов потащились дальше. Снег, туман, ничего не видать, собаки не везут - караул. Протащились около трех-четырех верст и стали лагерем... Здоровье мое очень скверно, вчерашний медведь ухудшил его...

15 февраля. ...Я ужасно разбит болезнью. Сильнейший бронхит, болит горло и распухли ноги, лежу все время в мешке, настоящий мученик.

16 февраля... Болен я адски и никуда не гожусь. Сегодня опять мне будут растирать ноги спиртом. Питаюсь только одним компотом и водой, другого ничего душа не принимает.

Увидели выше гор впервые милое, родное солнце. Ах, как оно красиво и хорошо! При виде его в нас весь мир перевернулся. Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети близким на родине, как мы ютимся в палатке, больные, удрученные, под 82° северной широты!"

Члены полюсного отряда: Григорий Васильевич Линник (слева), Александр Матвеевич Пустошный (справа)

На судне после отъезда Седова все как-то сразу пришло в запустение. В коридорах снег, на полу сор, вода. Цинга свирепствовала - многие не вставали с коек, умер механик Иван Андреевич Зандер. Всех страшила неопределенность.

Утром 6 (19) марта кто-то вбежал в кают-компанию.

- Наши идут! Георгий Яковлевич возвращается!

Визе выскочил навстречу первым - одна нарта: впереди Линник, сзади Пустошный.

- Начальника похоронили! - были первые слова Линника...

Вечером все собрались вместе. Читали дневник Седова, потом Линник рассказывал о последних днях Георгия Яковлевича, читал свой дневник.

"17 февраля. Мороз до 25°. В 8 часов утра двинулись дальше, но, пройдя около 10 верст, начальник, сидевший на нарте, несмотря на то что был одет в меховой одежде, стал жаловаться на невыносимость мороза. Пришлось остановиться, развязать первую нарту и достать спальный мешок, который разложили на нарте. В него влез начальник, спасаясь от холода. Но это помогло мало, так как, пройдя еще около трех верст, пришлось остановиться, разбить палатку и оттирать ноги начальнику спиртом. После чего опять положили на нарту спальный мешок с начальником и двинулись дальше... Пройдя еще... оглянулся назад и увидел, что последняя нарта, на которой лежал начальник, стоит. Сейчас же возвратился обратно, и оказалось, что на повороте мешок с начальником с нарты упал, а тяжело больной начальник даже не чувствовал... Лежа на снегу в мешке, спросил: "Линник, почему нарта стоит на месте, а не двигается вперед?" Тогда я сказал ему: "Вы с нарты упали"...

18 февраля. Мороз до -41°... На дворе нежная буря, двигаться вперед невозможно. К тому же здоровье начальника почти безнадежное, и одного часа за ночь не пришлось уснуть, так как начальник ежеминутно жалуется на ужасный холод в ногах и невозможность и тяжесть дыхания... Я предложил начальнику чего-либо поесть и получил на все отказ. Предложил, наконец, имеющуюся полукоробку осетрины или же коробку Вихоревых консервов, гороху, на что начальник изъявил желание. Тогда я велел Пустотному достать все сказанное, а сам начал варить начальнику шоколад. Но Пустошный достал только осетрину, а гороху достать не мог, и, так как он работал при бешеной буре с -38° мороза, у него пошла кровь из носа и изо рта, после чего он залез в палатку отогреваться. Я же начал отогревать замерзшую баночку осетрины, и, когда еда была готова... я предложил начальнику рюмку коньяку для возбуждения аппетита. Когда начальник выпил, то тут же я испугался до невозможности, так как моментально начальнику стало плохо. К счастью, это скоро прошло. И тогда начальник изъявил желание съесть осетрины. Чайной ложкой я начал кормить начальника, и около половины полукоробки осетрины начальник съел. Затем выпил чашку шоколада и с трудом залез в спальный мешок. Вскоре из мешка начальник вылез и сел около горящего примуса, охая и тяжело дыша. Пульс, он говорит, уже несколько дней бьется от 110 до 120 раз в минуту, и временами уже он теряет сознание...

С 18 на 19 февраля всю ночь о сне никто и не думал, так как ежеминутно начальник терял сознание. Все время горит примус, и мы растираем спиртом ноги и грудь начальника, но облегчения никакого не получается, и, видимо, болезнь принимает опасный оборот. Боюсь, чтобы все не кончилось печально... Я уже второй день пишу дневник над горящим примусом, улавливая те минуты, когда начальник успокоится и вздремнет у меня на коленях. Что будет дальше, не знаю, а в настоящую минуту все дело очень и очень плохо. Пустошный тоже стал жаловаться на тяжесть дыхания и теперь сидит и стонет. Буря на дворе не перестает. И несчастные собаки мечутся из стороны в сторону, ища спасения от холода.

19 февраля. Вьюга не перестает. Пустошный вылез из палатки кормить собак, и оказывается, что две уже замерзли. И еще некоторых ждет такая же участь, так как отогревать их в палатке теперь невозможно ввиду безнадежного состояния здоровья начальника. Ночь прошла в таком же беспокойстве.

20 февраля. Все время держу на руках голову начальника, который ежеминутно теряет сознание... Пустошный, стоя на коленях, держит примус над грудью начальника, а я поддерживаю на руках голову. К великому нашему горю, это продолжалось недолго. И в 2 часа 40 минут дня начальник последний раз сказал: "Боже мой, боже мой, Линник, поддержи". Голова, находившаяся у меня на руках, склонилась; страх и жалость, в эту минуту мною овладевшие, никогда в жизни не изгладятся в моей памяти... Минут пятнадцать я и Пустошный молча глядели друг на друга, затем я снял шапку, перекрестился и, вынув чистый носовой платок, закрыл глаза своего начальника. Раз в жизни своей в ту минуту я не знал, что предпринять и даже чувствовать, но начал дрожать от необъяснимого страха..."

Матросы похоронили Седова на острове Рудольфа, самом северном острове самого северного нашего архипелага. Вместо гроба - два парусиновых мешка, в изголовье - крест, сделанный из лыж. В могилу положили флаг, который Седов мечтал водрузить на полюсе.

24 февраля (9 марта) Линник и Пустошный двинулись в обратный путь. В упряжке оставалось 14 собак. Керосину - на 5 варок. Экономя горючее, они ели мерзлое сало, вместо чая пили холодную воду, растапливая снег дыханием. Через пять дней керосин кончился.

Прав Визе: "Возможно, было даже еще худшее - что ни один не вернется". Линник и Пустошный с трудом разбирались в карте, да и нельзя было на нее положиться. Вначале они хоть изредка попадали на старый, не занесенный еще пургами след. Потом путались в нагромождениях ропаков, обходили неизвестно откуда взявшиеся трещины.

"Мало видел горя тот, кто не сидел в палатке на льду и в полузамерзшем спальном мешке не дрожал с кружкой холодной воды в руках", - пишет в дневнике Линник.

4 (17) марта они поняли, что заблудились. Решили на следующий день повернуть к западу. Температура почти постоянно держалась за тридцать, при отсутствии горячей пищи переносить мороз было очень тяжело. В этот день впервые прямо в меховых костюмах они забрались в спальный мешок.

"Шерсть на моем полюсном костюме почти вся вылезла, и рубашки, которые на мне одеты, все мокры, - записывал в дневнике Пустошный. - Холод ужасный, палец на ноге болит адски, а ноготь уже слез с него, а тело почернело, и весь он загнил, и я боюсь, чтобы у меня не очутился антонов огонь - ну тогда беда".

Случайно они наткнулись на характерный айсберг, похожий на арку, в самом начале путешествия его фотографировал Седов. В этот же день Линник и Пустошный увидели судно...

Имя Георгия Яковлевича Седова необычайно популярно в нашей стране. Именем его названы архипелаг и остров, мыс и пик, пролив, два залива, две бухты... Именем его назван поселок Седово (бывшая Кривая Коса), где он родился и где сейчас готовится к открытию музей Георгия Яковлевича Седова. Улица Седова есть и в Москве, и во многих других городах и поселках. Именем Седова называли и называют корабли - вспомните, например, героический, длившийся 812 суток дрейф ледокольного парохода "Георгий Седов", который пересек Северный Ледовитый океан.

Десятки книг и многие сотни статей посвящены жизни и деятельности Георгия Яковлевича Седова. Вполне правомерно и то, что историки вновь и вновь обсуждают мельчайшие детали его последней экспедиции, героической и трагической одновременно.

Так что же все-таки - "подвиг" или "безумная попытка"?

Задним числом, зная уже, чем закончилась экспедиция, трудно отвечать на этот вопрос. Разве не "безумной попыткой" выглядело плавание к Земле Франца-Иосифа с запасом угля на двое суток? Но они дошли! И с полным основанием писал Седов: "Наша экспедиция совершила подвиг".

Каждый, наверное, человек задумывается над вопросом: что такое подвиг? И каждый, наверное, даст свой ответ. Но можно ответить и так: подвиг - честное исполнение долга, взятых на себя обязательств. Не все и не всегда находят в себе силы на это. Потому и называют подвигом то, что для большинства людей кажется невозможным, а иногда безумным...

"Безумству храбрых поем мы песню..." Поем потому, что только мужество рождает мужество. Трусливая осторожность бесплодна.

Глава 12. Планы его всегда рассчитаны на подвиг...