НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ССЫЛКИ    О САЙТЕ


предыдущая главасодержаниеследующая глава

Пятнадцать исследователей

Большинство выдающихся арктических экспедиций прошлого, а в особенности советских, располагало хорошо подготовленными кадрами научных работников и было прекрасно снаряжено. На «Седове» дело обстояло иначе: к тому времени, когда наступил наиболее интересный, с точки зрения науки, этап дрейфа, мы не имели ни подготовленных кадров исследователей, ни специального оборудования для производства научных наблюдений. Поэтому вначале, когда мы расстались с «Ермаком» и «Садко», предполагалось, что наш коллектив ограничится минимумом исследований.

Нас тяготила мысль о том, что наш дрейф по неизведанным просторам Центрального Арктического бассейна не сможет дать науке всего, что она от него ждет. Надо было что-то придумать. В конце концов, не только ученые, имеющие дипломы, обогащают науку. Мне вспомнились имена простых русских моряков - Лаптевых, Челюскина, Прончищева, Пахтусова. Разве они готовили себя к исследовательскому поприщу? Но обстоятельства сложились, так, что им пришлось взяться за новое, незнакомое дело, и вот их имена увековечены на географической карте.

Правда, в те далекие времена исследовательская работа была много проще, чем теперь. От моряков, бравшихся за нее, наука требовала одного - наблюдательности и правдивости. Это требование было с исчерпывающей ясностью изложено в старинном морском правиле: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем».

В наши дни наука предъявляет к исследователю Арктики более серьезные требования. Она ждет, прежде всего, точности и строжайшей проверки всех данных. Она требует умения обращаться со сложнейшими приборами.

Приборов у нас нехватало. Людей, умеющих обращаться с ними, было маловато. И все-таки мы решили попытаться организовать исследования Центрального Арктического бассейна так широко, как это было возможно. За дело возьмемся все, не считаясь с чинами и званиями.

Как только мы покончили с первоочередными заботами о безопасности корабля, я пригласил к себе Андрея Георгиевича и Буйницкого и предложил составить план-максимум вместо плана-минимум, которым до сих пор были ограничены наши научные наблюдения.

План мы строили из расчетов, что все пятнадцать зимовщиков будут участвовать в проведении исследований. Буйницкий составил обширную программу астрономических, магнитных и гравитационных наблюдений. Андрей Георгиевич разработал обстоятельный план гидрологических работ. Мною был подготовлен список глубоководных измерений, наблюдений за жизнью льда и метеорологических наблюдений. В частности, было решено ввести двухчасовую метеовахту. Это было серьезным новшеством: на «Садко» метеонаблюдения производились лишь четыре раза в сутки. Но так как теперь мы дрейфовали в совершенно неизведанных районах, где до нас не бывал ни один человек, обязанность экипажа - дать науке исчерпывающие сведения о состоянии погоды в Центральном Арктическом бассейне, хотя производить наблюдения через каждые два часа в условиях полярной ночи было нелегко.

Когда мы всесторонне изучили возможности нашего коллектива, то оказалось, что сил для организации наблюдений хватит. За Буйницким были оставлены те же наблюдения, какие он вел на «Садко». Метеорологическая вахта была распределена между мною, Ефремовым, Соболевским и Буйницким. Гидрологические наблюдения взял на себя Андрей Георгиевич. Глубоководные промеры и наблюдения за жизнью льда я оставил за собой.

К участию во вспомогательных работах, не требовавших специальной подготовки, было решено привлечь наших механиков, радистов и матросов. Разве трудно было при желании, например, подготовить Бекасова к работе запасного метеонаблюдателя? Ведь он окончил мореходный техникум.

Шарыпову можно было смело доверить такое дело, как измерение атмосферных осадков. Буторин и Гаманков, бесспорно, не откажутся от такого поручения, как сверление льда для измерения его толщины. Одним словом, работа находилась для каждого.

Сложнее было найти необходимое оборудование. К счастью, на борту «Седова» случайно оказалось несколько ящиков с грузами, принадлежащими различным экспедициям. Мы вскрыли эти ящики и начали искать, нет ли в них нуж­ных нам инструментов и приборов. Поиски эти дали кое-какие результаты. Но, к сожалению, удалось найти далеко не все, что требовалось.

После подсчета всех ресурсов мы убедились, что богатства наши крайне неравномерны. Лучше всего были обеспечены астрономические и магнитные исследования. У нас был электрифицированный геодолит Гильдебрандта, с помощью которого можно было определять углы с точностью до двух секунд. Кроме того, мы располагали пятнадцатисекундным универсалом Гильдебрандта и десятисекундным универсалом Керна. Секстанов было столько, что мы могли вооружить ими почти каждого члена экипажа: десять штук образца «ГУ» (Гидрографического управления) и два английских. Теодолитов набралось около десятка.

Свои вычисления мы могли проверять по семи хронометрам большой точности: пять из них находились в каюте у Буйницкого, один - у меня и один хранился в аварийном запасе. Биноклей было до двух десятков, компасы имелись также в значительном количестве.

Для магнитных наблюдений мы могли пользоваться двумя первоклассными универсальными магнитометрами типа «Комбайн». Наконец гравиметрические определения были обеспечены прибором Венинга Мейнеса.

Что же касается гидрологических и глубоководных исследований, то здесь дело обстояло значительно хуже. Когда «Садко» уходил на юг, мы не успели снять с него хотя бы самые необходимые приборы. Правда, среди грузов, принадлежавших экспедициям, Андрею Георгиевичу удалось разыскать около пятнадцати более или менее пригодных батометров. Но эти батометры не имели термометров для измерения температуры воды на заданных горизонтах.

Для людей, не знакомых с глубоководными гидрологинескими наблюдениями, следует пояснить, что эти «опрокидывающиеся» термометры отнюдь не похожи на те, с которыми приходится иметь дело в общежитии. Их в особой раме прикрепляют к батометру и опускают на тонком тросике на желаемую глубину. Здесь ртуть в капилляре подымается или опускается по общему закону. По прошествии 8-10 минут, когда термометр воспримет температуру окружающей воды, по тросику посылается особый грузик-почтальон, переворачивающий батометр вместе с прикрепленными к нему термометрами. Батометр при этом закрывается, а в термометре у специального сужения ртуть обрывается и стекает в нижнюю часть капилляра. Высота оторвавшегося столбика ртути, понятно, пропорциональна температуре, наблюдавшейся на данной глубине. Термометры эти очень хрупки и нежны и дают возможность определять температуру с точностью до одной сотой градуса. И хотя Андрею Георгиевичу удалось найти в ящиках около пятидесяти таких приборов, только четыре из них оказались исправными.

Конечно, можно было бы начать работу и с четырьмя батометрами. Но у нас не было ни лебедок, ни тросов, с помощью которых можно было бы опускать батометры на большую глубину. Все же мы внесли в свой план и эти измерения, учитывая их научное значение. И я, и мои помощники уже достаточно хорошо знали нашу машинную команду: если о тульских кузнецах говорили, что они способны блоху подковать, то наши мастера были способны почти на такую же работу. После кропотливых расчетов решили, что многое из недостающего оборудования, хотя и с трудом, удастся сделать своими силами. С благодарностью можно отметить, каким незаменимым для меня помощником в руководстве научными работами оказался Андрей Георгиевич Ефремов.

Вторая зимовка
Вторая зимовка

Когда я свел воедино все наши проекты, получился весьма солидный план, подстать серьезной научной экспедиции. Привожу его здесь полностью, чтобы показать во всем объеме, какие задачи наш коллектив добровольно поставил перед собой.

«План научных работ в дрейфе на л/п «Седов» в 1938 году 

 Метеорологические наблюдения 
 1. Через каждые два часа ведутся наблюдения за: 
 а) температурой воздуха в срок наблюдения; 
 б) максимальной температурой между сроками; 
 в) минимальной температурой между сроками; 
 г) барометрическим давлением в срок по двум анероидам; 
 д) направлением и силой ветра (анемометром Фуса); 
 е) облачностью; 
 ж) горизонтальной видимостью. 
 2. Метеорологическую вахту несут: Бадигин, Ефремоз, Соболевский, 5уйницкий. 
 3. Наблюдения проводятся в нечетные часы по поясному времени. 
 4. Раз в сутки, в 0 часов по поясному времени, производится измерение количества выпавших осадков. Измерение осадков производят Бадигин и Шарыпов. 
 5. Непрерывно работают самописцы давления, температуры, влажности. 
 6. В сроки 1 час, 7 часов, 13 часов и 19 часов на самописцах производятся отметки. 
 7. Общее наблюдение и уход за самописцами (смена лент, завод) ведет Буйницкий. 
 8. Во время метеовахты ведутся наблюдения за полярными сияниями. 

 Астрономические наблюдения 
 1. Астрономические наблюдения для определения места корабля производятся так часто, как позволяет наличие светил (не чаще двух раз в сутки). 
 2. Для определения широты и долготы производится не менее трех наблюдений. 
 3. Необходимо иметь в виду, что даже одна линия положения является весьма ценной. 
 4. Наблюдения производятся универсальным десятисекундным прибором Керна. 
 5. Наблюдения ведет Буйницкий. 

 Магнитные наблюдения 
 1. Через 12-15 миль дрейфа производятся магнитные наблюдения для определения склонения, горизонтальной составляющей силы земного магнетизма и наклонения. 
 2. Примерно через 30 миль проводятся суточные серии наблюдений склонения. Магнитные наблюдения производятся универсальным магнитометром «Комбайн» № 17. 
 3. Не реже чем через 2-3 дня (в зависимости от наличия светил) производятся определения поправки главного компаса. 
 4. Магнитные наблюдения ведет Буйницкий. 
 5. Одновременно с наблюдениями склонения ведутся определения поправки главного компаса пятидюймового «ГУ», свободного от действия судового железа. Наблюдения ведет Ефремов. 

 Гравитационные наблюдения 
 1. Через 15-20 миль дрейфа производятся гравитационные наблюдения маятниковым прибором Венинга Мейнеса. 
 2. Гравитационные наблюдения приурочиваются к измерению глубин. Наблюдения ведет Буйняцкий. 

 Гидрологические работы 
 1. Через каждые 10 миль дрейфа производится взятие проб поверхностных слоев воды. 
 2. Через 20-25 миль проводятся глубоководные наблюдения. Наблюдения ведутся Ефремовым. 

 Наблюдения за жизнью льда 
 1. Через каждые десять дней, а именно 10, 20 и 30-го числа каждого месяца, производится сверление льда происхождения 1937 и 1936 годов. 
 2. Через каждые три дня производится сверление льда происхождения 1938 года. После достижения льдом образования 1938 года толщины 1 метра сверление его производится также через десять суток. 
 3. Наблюдения за льдом ведет Бадигин. 
 4. Наблюдения за подвижками, торошением льда и т. д. ведут вахтенные начальники. 

 При производстве всех вышеуказанных работ каждому ответственному за ту или иную работу помогают прикрепленные к нему вахтенные: 
 Бадигину - Шарыпов, Ефремову - Гетман, Соболевскому - Буторин, Буйницкому - Гаманков. 

 
Капитан л/п «Георгий Седов» К. Бадигин»

После обсуждения на общем собрании экипажа план был вывешен в кают-компании на видном месте.

Что должны были дать все эти исследования?

Метеорологические наблюдения - иными словами, наблюдения над состоянием погоды - проводятся во многих тысячах пунктов земного шара. Четыре раза в сутки сведения о давлении и температуре воздуха, направлений и силе ветра, облачности, видимости и осадках передаются метеорологическими станциями по радио в центральные институты погоды. На основании этих данных составляются синоптические карты, показывающие перемещение воздушных масс, возникновение циклонов и антициклонов и т. д. Они позволяют предсказывать погоду, предупреждать о наступлении засушливых и дождливых периодов, делать выводы, имеющие крупное народнохозяйственное значение.

Однако Центральный Арктический бассейн, площадью свыше 5000000 квадратных километров, лишен таких наблюдательных постов. Самая северная в мире метеостанция построена на острове Рудольфа (81°48',0 северной широты и 57°57' восточной долготы) и принадлежит СССР. Естественно, что от нас, проникших в более высокие широты, ждали метеосводок с особенным интересом: они должны были многое объяснить и рассказать ученым.

Но этого мало. Метеонаблюдения, производившиеся нами, имели не только утилитарное, практическое значение. Проводя их не четыре раза в сутки, как обычно, а втрое чаще, мы собирали для науки богатый фактический материал для проверки созданных ею гипотез и теорий о метеорологических явлениях в центре Арктики. Ведь со времени экспедиции Нансена почти никаких сведений о погоде в Центральном бассейне Арктики не имели.

Мы же вслед за станцией «Северный полюс» получали возможность вести такие наблюдения на протяжении очень длительного периода.

Астрономические наблюдения, которые мы могли производить с большой точностью усовершенствованными приборами, должны были обеспечить абсолютно верное отражение движения корабля, уносимого льдами. Кстати сказать, за время дрейфа нам удалось провести свыше 400 астрономических определений - вдвое больше того, что было сделано на «Фраме», причем определение долготы было более точным, так как мы имели возможность регулярно сверять свои хронометры по радио с Москвой и иностранными станциями. Эти определения имели большое значение для вывода законов движения льдов в Центральном Арктическом бассейне. Кроме того, они придавали особую ценность всем научным работам, которые мы вели: всякое наблюдение только тогда интересно для науки, когда точно известны координаты места, где оно производилось.

Магнитные наблюдения также весьма ценны. Как известно, магнитные полюсы не совпадают с географическими. Кроме того, магнитные силы Земли не только имеют разную величину и направление в различных частях земного шара, но и распределены на его поверхности неравномерно. Казалось бы, стрелка компаса должна указывать на магнитный полюс северного полушария, находящийся на северо-востоке Каналы (на полуострове Бутия - 70°30',0 северной широты и 95°30' западной долготы). Однако она направлена по магнитным меридианам, изображающимся на земной поверхностей искривленными линиями.

Угол между географическим и магнитным меридианами называется склонением магнитной стрелки, и, чтобы пользоваться магнитным компасом, необходимо знать величину этого склонения в каждом данном районе. При этом следует иметь в виду, что склонение магнитной стрелки подвержено изменениям во времени - суточным, годовым и вековым, которые также требуют изучения.

Особенно непостоянно поведение магнитной стрелки в Арктике и Антарктике. В науке существует теория, согласно которой, кроме основных магнитных (внутренних) полюсов, есть добавочные (внешние), также расположенные в высоких широтах, причем как основные, так и добавочные полюсы не стоят на месте, а слегка перемещаются.

Если учесть, что до сих пор более 4 миллионов квадратных километров Арктики никто и никогда не посещал, то станет ясно, какое большое значение приобретали наши наблюдения над поведением компаса, - мы производили их в этих широтах впервые. При помощи усовершенствованных приборов мы могли с исчерпывающей точностью определить в каждом избранном нами пункте склонение магнитной стрелки, ее наклонение, то есть угол между магнитной стрелкой и горизонтальной поверхностью, и, наконец, суточные изменения склонения и наклонения.

Значительный интерес представляли наблюдения во время магнитных бурь, вызывающих быстрые и неправильные колебания стрелки.

Много нового для науки должны были дать гравитационные измерения, определяющие ускорение силы тяжести в различных точках земной поверхности. Дело в том, что сила тяжести в разных местах земного шара не одинакова. Во-первых, Земля, вопреки обыденным представлениям, не является шаром, а представляет собой геоид, напоминающий эллипсоид вращения; поперечник Земли у экватора примерно на 43 километра больше, чем между Южным и Северным полюсами. Поэтому чем ближе к полюсу, тем ближе к центру Земли.

Во-вторых, земная кора весьма неоднородна по плотности: в одном месте - океан, в другом - материк. Сами материки сложены из разных по плотности пород. Эта неравномерность также отражается на ускорении силы тяжести.

Конечно, отклонения силы тяжести ничтожны по своим размерам. Однако для науки это имеет большое значение: на основании измерений силы тяжести в различных пунктах можно вычислить точную форму Земли и определить строение земной коры.

Экспедиция Нансена произвела всего лишь несколько гравиметрических наблюдений, причем сама техника в те времена была крайне несовершенной. Станция «Северный полюс» провела целую серию таких исследований. Нам предстояло продолжить их и, таким образом, дать науке точную картину распределения силы тяжести на огромном протяжении - от берегов Сибири до Гренландского моря.

Особенно важны были гидрологические наблюдения. Как известно, между Северным Ледовитым и Атлантическим океанами существует интенсивный водообмен. По образному определению океанографа Мори, в Атлантике «есть особенное течение. Оно не иссякает, хотя бы все около него иссякло, не выходит из берегов, хотя бы поднимали его огромные волны. Края его, дно его состоят из холодной воды, но сам ток тепел. Исток его - Мексиканский залив; устье - в Арктическом море. Это Гольфстрим. В море нет другого тока воды, который превосходил бы его величественную массу. Бег его быстрее Миссисипи и Амазонки, объем его в тысячу раз больше каждой из них».

Подсчитано, что Гольфстрим ежегодно посылает в Арктику около 150 000 кубических километров теплой воды. В то же время холодная вода из Арктики устремляется в Атлантику, унося с собою льды и разгружая от них Центральный Арктический бассейн. Благодаря такому интенсивному водообмену одна пятая часть поверхности Ледовитого океана ежегодно освобождается от ледового покрова.

Для науки очень важно уточнить процессы этого водообмена, исследовать распределение теплых вод в Арктике, установить зависимость между ним и ледовитостью Центрального Арктического бассейна. Особый интерес эти вопросы приобретают в связи с потеплением Арктики, признаки которого наблюдаются с 1920 года. Станции «Северный полюс» удалось проследить распространение теплых атлантических вод, приносимых Гольфстримом, в районе Северного полюса. Собирая пробы воды с различных глубин от поверхности, определяя их температуру и соленость, мы могли продолжить эти интереснейшие исследования, имеющие исключительное значение в деле освоения Арктики.

Наконец наблюдения над жизнью льда должны были установить связь между потеплением Арктики и состоянием ледяного покрова: его толщиной, процессами становления и намерзания и т. д.

Таким образом, намеченная нами программа исследований была обширна и интересна. Но она требовала существенного напряжения всех сил экипажа. Тут-то и сказались счастливые особенности социалистической системы, воспитывающей людей в духе коллективизма и готовности отдать все силы на общее дело, - не для одиночки-исследователя, а для всего народа.

15 октября собрались на производственное совещание все зимовщики. На повестке дня стоял лишь один вопрос: организация научных работ. Я рассказал о том, какие огромные надежды возлагают на нас советские ученые, как велика наша ответственность перед родиной за проведение исследований, подробно изложил план. Все слушали с огромным вниманием, словно речь шла о чем-то самом близком и важном для каждого из них.

Когда Буйницкий упомянул, что ему трудно выполнять дневальство из-за большой загрузки научной работой, я предложил разделить астрономические и магнитные наблюдения между ним и Андреем Георгиевичем. Однако Буйницкий сам запротестовал против такой «скидки». И такое отношение к научной работе, как к родному, кровному делу, было характерно для каждого. Ни один человек не заикнулся о том, что научные наблюдения представляют собой добавочную и трудную нагрузку, которую члены экипажа по морскому уставу вовсе не обязаны нести. Зато меня засыпали вопросами о том, что и как необходимо сделать для того, чтобы поскорее приступить к осуществлению плана.

Нам предстояло вести научные наблюдения в течение длительного - быть может, даже очень длительного - времени. Поэтому следовало организовать их основательно и солидно. Здесь-то и представлялся самый широкий простор для творческой деятельности и изобретательности членов нашего экипажа.

Можно было бы привести десятки примеров поистине трогательной заботливости моряков «Седова» об успешной подготовке к научным работам. Уже на производственном совещании люди начали вполголоса переговариваться друг с другом, условливаясь о том, какую работу взять на себя. Положили почин этой творческой самодеятельности Буторин и Гаманков. Когда совещание шло уже к концу, Буторин неожиданно попросил слова и коротко сказал:

- Мы вот тут с Гаманковым обговорили, - он сделал рукой широкий округлый жест. - Сделаем, стало быть, трос для глубоководной лебедки. У нас там есть подходящие концы. Вот и расплетем...

Потом Алферов заявил, что он сумеет смастерить металлический стакан для измерения осадков. Машинная команда взялась оборудовать лебедку.

Так в дружной коллективной работе развертывалась подготовка к серьезнейшим научным исследованиям, которыми, мы хотели ознаменовать дрейф своего корабля. Для того чтобы дать более полное представление об этом интереснейшем периоде нашей работы, я приведу несколько страничек из своего дневника, относящихся к описываемым здесь событиям:

«16 октября. 84°02' северной широты, 133°22' восточной долготы. Отмечаю выдающееся событие: сегодня в Центральном Арктическом бассейне взята гидрологическая станция № 1. Первые три сосуда, наполненных водой, которая взята с глубин 50, 100 и 150 метров, запечатаны, зарегистрированы и спрятаны. Соответствующие температуры отмечены в специальном журнале научных наблюдений. Одним словом, все, как в приличной ученой экспедиции, за исключением того, что... в проведении гидрологической станции не участвовал ни один ученый.

Теперь расскажу все по очереди. Вчера прорубили во льду майну и притащили к ней с корабля вьюшку от лота Томсона. С великими предосторожностями (не утопить бы!) прицепили к тросу наши драгоценные батометры и начали брать пробы. Опускали трос с таким расчетом, чтобы взять воду одновременно с трех горизонтов. Когда достигли нужной глубины, послали по тросу «почтальона» - грузик, который должен перевернуть батометры, чтобы они наполнились водой. Все прошло прекрасно: батометры сработали, как надо, термометры зафиксировали температуру. Плохо только, что «почтальон» капризничает: трос обмерзает, и поэтому грузик застревает.

Пробным измерением командовал Андрей Георгиевич, а ассистентами у него были Буторин и Шарыпов. Надо было видеть их лица в тот момент, когда из воды появились и перевернутые и закрытые как следует батометры!

Сегодня над майной раскинули палатку и внутри нее установили столик. Получился целый гидрологический кабинет. В 15 часов тот же самый научно-исследовательский коллектив повторил взятие станции, и на этот раз уже, так сказать, «набело». Станция отмечена в судовом журнале. С нее мы начинаем счет научных наблюдений по программе-максимум, одобренной нашим производственным совещанием.

Вечером для поднятия духа устроил маленький торжественный ужин в честь наших пионеров гидрологии - Ефремова, Буторина и Шарыпова.

17 октября. 83°57',5 северной широты, 133°20' восточной долготы. Победа за победой: сегодня закончили строительство метеорологической будки, которую соорудили по всем правилам искусства Буторин и Гаманков.

До сих пор удавалось определять температуру воздуха только с помощью психрометра Ассмана. Мы не имели возможности определять минимальную и максимальную температуры за время метеовахты, не наблюдали за влажностью воздуха. Между тем эти определения крайне необходимы.

Дней десять назад я разыскал в книге «Руководство для метеонаблюдений» эскиз метеобудки, устанавливаемой на всех станциях, ведущих исследования погоды. В такой будке с четырех сторон устроены деревянные жалюзи, для того чтобы внутри нее воздух не застаивался и сохранял ту же температуру и влажность, что и снаружи. В будке размещаются все необходимые для наблюдений приборы.

Сделать ее своими силами не так легко, - для этого нужно иметь не только чертежи, но и квалифицированных столяров. Все же я пригласил к себе в каюту Буторина и Гаманкова, показал им рисунок, объяснил, зачем нам такая будка нужна, и спросил:

- Сумеете сделать?

Наши мастера повертели книжку в руках, подумали и ответили:

- Надо попробовать...

Назавтра я нашел свежеиспеченных столяров в холодном твиндеке. Пристроив в одном из углов нечто вроде верстака, они прилежно строгали дощечки от ящиков, приготовляя тонкие планочки для жалюзи.

Несмотря на все их усердие, дело подвигалось вперед довольно медленно. Тогда я посоветовал Буторину заменить деревянные планки обрезками фанеры. Распиливать фанеру было легче, чем превращать доски в тончайшие планочки.

И вот сегодня на палубе торжественно водружена новая будка. Она окрашена серой краской, старательно отделана, и ее трудно отличить от фабричной. Буйницкий внутри этой будки разместил два больших ртутных термометра, показывающих температуру с точностью до 0,1 градуса, спиртовой минимальный термометр, отмечающий минимальную температуру за время вахты, и максимальный термометр, указывающий максимальную температуру за это же время. Кроме того, в будке устанавливаются термограф и гигрограф - самопишущие приборы, непрерывно фиксирующие изменения температуры и влажности воздуха.

Решили провести в будку электрическое освещение от аккумуляторов. Одним словом, сооружается целый дворец метеорологии! И все это делается прямо-таки из ничего.

19 октября. 83°57',2 северной широты, 133°08' восточной долготы. Неутомимые Буторин и Гаманков честно выполняют свое обязательство - плетут линь для глубоководных промеров. Они выбрали наиболее прочные швартовные концы, перетащили их в твиндек, растянули и начали разматывать. Две пряди сматывают в бухты, а остальные спускают в трюм: потом дойдет и до них очередь.

Если учесть, что сегодня температура упала до 23 градусов мороза, что твиндек не отапливается и что работать приходится в темноте, то нетрудно представить, насколько мало удовольствия получают Буторин и Гаманков от этой работы. Все же они почти не вылезают из твиндека и упрямо трудятся.

Шарыпов и Гетман под руководством Андрея Георгиевича вморозили в лед колья, расстояние между которыми будет служить эталоном длины для измерения будущего линя. Для начала размотали трос с барабана швартовной лебедки, которая служила на «Садко» для подсобных гидрологических наблюдений. На нем оказалось 1500 метров троса толщиной в 2 миллиметра и 900 метров толщиной в 3 миллиметра. Маловато! Нам нужен линь по крайней мере в 5000 метров длины. К тому же трос, смотанный с барабана, очень истрепан и, того и гляди, оборвется.

Пока Ефремов, Шарыпов и Гетман возились на льду, их меховые костюмы, шапки, воротники покрылись пушистым инеем. Толстый слой инея покрыл весь корабль, - воздух влажен, и мороз сушит его.

20 октября. Трофимов, Токарев, Алферов и Недзвецкий заканчивают оборудование механической мастерской. Для этого они разобрали переборку между каютами повара и буфетчика. В будущей мастерской устанавливается мотор «Червоный двигун». Здесь же будут производиться механические работы, - все-таки в каютах много теплее, чем в железном трюме.

Андрей Георгиевич поглощен конструкторскими расчетами - вдвоем с ним готовим проект глубоководной лебедки, которую с завтрашнего дня начнут сооружать наши механики. Пока что у нас есть старая швартовная вьюшка, и нам остается то, о чем портные говорят: «пришить к пуговице костюм». Нам нужно рассчитать крепость лебедки и соответственно укрепить взятую в основу швартовную вьюшку, рассчитать необходимую мощность, подобрать электродвигатель, соорудить фундамент, рассчитать и подогнать шестеренную передачу от мотора к лебедке, сконструировать специальное приспособление, которое даст нам знать о том моменте, когда груз коснется дна океана; наконец соединить это все вместе и привести в действие.

Экипаж единодушно решил приурочить начало глубоководных измерений к двадцатилетию ленинско-сталинского комсомола. Это будет наш общий подарок родине.

Андрей Георгиевич очень увлечен техникой подсчетов - он любит эту работу. В прошлую зимовку, используя свободные часы, он ухитрился рассчитать даже... подшипники для земной оси: с совершенно серьезным видом он определил нагрузку на эти подшипники, их размеры, материал, из которого их следует сделать, и т. д.

По сравнению с таким агрегатом наша лебедка выглядит значительно скромнее, и я начинаю верить, что час, когда мы начнем глубоководные измерения, уже близок.

21 октября. Сегодня на производственном совещании обсуждалось устройство глубоководной лебедки. Я огласил результаты наших расчетов. Трос длиной в 4 километра будет весить вместе с батометрами и грузом около 170 килограммов.

В качестве электромотора можно приспособить аварийную динамо, ту самую, которая работала от дизеля. Шестерни придется снять со швартовной кормовой вьюшки, а так» же с токарного станка. Таким образом, выходит, что нам удастся кое-что скомбинировать.

Некоторые механики сомневались в успехе нашей затеи. Но Дмитрий Григорьевич Трофимов поддержал проект силой своего двойного авторитета - старшего механика и парторга, и машинная команда взялась за работу.

Буторин и Гаманков подготовили место для установки лебедки на кормовых рострах. Отсюда трос протянем через блок, укрепленный на шлюпбалке.

После обеда мы втроем уходили на лед - сверлить ледяные поля для измерения их толщины и определения температуры поверхностного слоя воды под ними.

Работали четыре часа. Просверлили четыре отверстия в двухлетнем и годовалом льду, а также во льду зимнего образования и молодом. Труднее всего сверлить двухлетнее поле, - его толщина сейчас около 150 сантиметров.

Все данные измерений занес в особый журнал наблюдений над жизнью льда.

22 октября. Что ни день, то Буторин изобретает что-нибудь новое. Из него мог бы выйти прекрасный конструктop.

Сегодня возник вопрос о том, как защитить от завихрений стакан, служащий для сбора осадков. Если его попросту установить на столбе, то ветер либо выдует из него снег, либо, наоборот, набросает снегу туда больше, чем в среднем выпадает на единицу площади льда.

Для защиты этого прибора от завихрений обычно служит полый жестяной конус, охватывающий стакан и суживающийся книзу. Мы перерыли все свои запасы, но жести не нашли.

Как же быть? Не отказываться же от наблюдений над осадками? И Буторин предложил приготовить конус из... брезента. Он склепал два обруча - один шире, другой уже, - соединил их распорками и натянул вокруг них брезент. Получилось то, что надо.

Гаманков сегодня занимался «живописью»: он старательно раскрасил рейки для измерения льда, точно обозначив деления.

Машинная команда продолжает оборудование глубоководной лебедки.

К счастью, льды пока что ведут себя смирно и не отвлекают от подготовки к научным работам. Только сегодня с утра было замечено несколько трещин, но корабль они не беспокоили...»

...К концу октября возле «Седова» вырос целый городок. Кочевавшее вместе с нами ледяное поле было освоено полностью. Мы знали на нем каждый бугорок и каждую ямку. Даже щенки Джерри и Льдинка теперь отваживались уходить в дальние экспедиции, к окраинам нашего ледяного «двора».

Эта широкая площадка неправильной угловатой формы имела около 700 метров в длину и 550 метров в ширину. За лето солнце, ветер и вода выровняли ее, и только в одном месте уцелел приметный старый торос высотою около 4 метров, - я всегда глядел на него с большим уважением, мысленно прикидывая, каким гигантом он был год назад, если даже после летнего таяния ему удалось сохранить столь почтенные размеры. По краям нашего поля тянулась невысокая торосистая гряда - свежий след последних подвижек.

Красноватый свет луны озарял возведенные нами сооружения. Центром ледового городка, без сомнения, можно было считать большую жилую палатку, раскинутую в 100 метрах от левого борта «Седова». Ее силуэт, темневший на льду, напоминал настоящий дом. Рядом с нею, метрах в 20-25 вправо, виднелась палатка поменьше, в которой была размещена аварийная радиостанция.

Налево от жилой палатки высилась аккуратно сложенная пирамида из бочек с бензином и керосином - аварийный склад горючего. Бочки эти уложили на доски. Тут же поблизости лежали мешки с углем и груда леса, предназначенного на дрова.

Под крутым откосом большого тороса, который отстоял на 75 метров от носа корабля, высилась вторая пирамида, сложенная из коробок, наполненных аммоналом. Противоположный скат служил «лыжной станцией»; любители этого вида спорта карабкались на самый верх тороса и оттуда во весь дух катились на лыжах вниз.

Немного ближе к судну, метрах в сорока, стояла палатка, раскинутая над майной, прорубленной для взятия гидрологических станций.

В самом дальнем углу ледяного поля, почти у самой его границы, терялся во мраке маленький снежный домик Виктора Буйницкого - наш «магнитный хутор»: для производства магнитных наблюдений, как известно, необходимо удаляться возможно дальше от корабля, чтобы влияние судового железа не подействовало на показания приборов.

Буйницкому перед началом наблюдений приходилось выкладывать на снег подальше от домика все железные предметы, в том числе и карабин, который он брал на случай встречи с медведем.

Поэтому, как только в районе дрейфа были обнаружены, медвежьи следы, я выделил из числа моряков несколько караульных, и они поочередно дежурили с карабином наготове у домика, пока Буйницкий делал наблюдения.

В 100 метрах от судна мы вморозили в лед столб высотой в 3,5 метра, на вершине которого был укреплен стакан для измерения осадков. Чтобы удобнее было доставать его, к столбу приделали лесенку. Наконец повсюду торчали снегомерные рейки, вехи, отмечавшие места, где был просверлен лед для измерения его толщины, и т. д. Дорожки, протоптанные на снегу, многочисленные лыжни довершали сходство нашего ледяного «двора» с обычным зимовочным пейзажем.

Но стоило отойти метров на пятьдесят подальше, и картина резко менялась: за грядой торосов, окаймлявшей поле, лежала мертвая безвестная пустыня, окутанная мраком и погруженная в безмолвие. Мы остерегались пока что переступать ее рубежи.

Незаметно подошла годовщина дрейфа. Эта дата заслуживает того, чтобы о ней рассказать более подробно.

предыдущая главасодержаниеследующая глава









© ANTARCTIC.SU, 2010-2020
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://antarctic.su/ 'Арктика и Антарктика'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь