Запланированная остановка

Последняя остановка каравана. В последнем, пятом на его пути к востоку море - Чукотском. Остановка не вынужденная, а заранее запланированная - «для проведения профилактических работ», как записано в вахтенном журнале.

А проще говоря, надо все проверить, привести в порядок. Ведь почти три тысячи миль во льдах - не шутка. Особенно для «Капитана Мышевского», сейчас уткнувшегося чуть ли не в самую корму атомохода.

Слева, совсем близко, скалистый берег острова Колючин. Того самого, у которого зимовал Норденшельд. Здесь же полвека назад лишился гребного винта, ледокольный пароход «Сибиряков» во время первого сквозного прохода Северным морским путем за одну навигацию.

Справа - лагуна с труднопроизносимым названием Пынгопильгын. В бинокль можно разглядеть на берегу десяток домиков чукотской деревушки. Название ее запомнить ненамного легче - Нотапэлман (кстати, это по-чукотски означает «Конец Земли»).

Сейчас здесь глубокая ночь. Но солнце, как и в течение всего пути, - над самым горизонтом. Рыжим пятном выглядывает оно из-под иссиня-черных туч, окрашивая их края каким-то фантастическим ореолом. Вздыбленные, изумрудно-зеленым блеском отливающие в солнечных лучах торосы, грязный подтаявший лед - все застыло, как на картине. Лишь с вершины Колючина медленно сползает плотная пелена серого тумана, укрывая черные скалы от посторонних взоров.

Теперь можно и передохнуть, полюбоваться красотами Арктики, которую (уже можно сказать) прошли-таки кратчайшим путем. В такие минуты всем своим существом ощущаешь ту гармонию отношений человека и природы, которая, мне думается, утрачена едва ли не везде, кроме высоких широт.

На мостике «Сибири» замерли в крайнем нижнем положении три рукоятки управления двигателями (на каждую из них, между прочим, приходится по 25 тысяч лошадиных сил мощности ледокола). Дублер капитана Владимир Николаевич Красовский отходит от пульта и говорит с сожалением:

- Ну вот, рейс почти кончился, а я футбол так ни разу и не посмотрел.

Что поделаешь, если его вахты совпадали с временем трансляции через космос телерепортажей с чемпионата мира. Тут уж никакой спутник не поможет...

На корме медленно опускается за борт водолазная беседка. В ней сварщик Леонид Ващенко, которому предстоит поставить металлическую заплату на скулу дизель-электрохода. Заплата - будь здоров: метра два с половиной на полтора.

Затрещал, сверкая огоньком дуги, электрод. И сразу же застрекотали кинокамеры, защелкали затворы фотоаппаратов - вездесущие корреспонденты, кинооператоры тут как тут. Дай им волю - они с удовольствием залезли бы на крохотный пятачок водолазной беседки вместе со своей громоздкой аппаратурой.

На помощь осажденному Ващенко в одном костюме выскочил Следзюк. Слегка утихомирил журналистов, а потом полез к сварщику помогать («Меня-то не пустить некому»).

Давно уже разошлись корреспонденты, отправились перезаряжать кинокамеры операторы, а Леонид все варил и варил. Спокойно и уверенно делал свое дело, как актер на сцене или гимнаст на помосте, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг.

Когда он закончил последний шов, прошло одиннадцать часов!..

Рано утром следующего дня я зашел в каюту Ващенко. Он лежал на диване и читал Овидия (кстати, у вас много знакомых сварщиков-любителей Овидия?). Увидел меня, взглянул на часы, отложил книгу:

- Ну что, пошли?

- Куда?

- Теперь на грот-мачту. Антенну одну подварить надо.

Пока мы ждали соседа Леонида по каюте - кинооператора Александра Трифонова, долго и безуспешно пытавшегося взять с собой сразу тяжеленную камеру, аккумулятор, запасную кассету и сменный объектив (нам он это доверить не решался) и одновременно рассказывавшего о том, что он с детства боится высоты, - я вспомнил знакомство с Ващенко.

Собственно, им я обязан Трифонову. Тогда мы занимались (правда, один по-любительски, а другой вполне профессионально) весьма интересным делом: снима­ли белого медведя, который подплыл почти к самому борту. И как нередко случается, у одного из нас заело пленку (думаю, понятно у кого). Саша, посмотрев на меня, как профессор на двоечника, сказал:

- У меня в каюте прямо на столе - мешок для перезарядки. Только учти, что на кровати за занавеской лежит хозяин каюты - отсыпается после работы. Так что ты тихо.

Я проделал все, как в немом кино. Плавно нажал на ручку двери, без малейшего скрипа отворил ее, на цыпочках прокрался к столу и... не нашел никакого мешка. Пришлось с величайшими предосторожностями выдвинуть ящик стола - опять ничего. «Ну что ж, - решил я, - придется посмотреть в ящике с аппаратурой». Вот, наконец, и он, похожий на нарукавник великана злосчастный мешок. На самом дне!

Не дыша, поворачиваюсь к двери, начинаю красться на цыпочках к выходу и - о ужас! - в щели неплотно задернутого полога кровати замечаю устремленный прямо на меня недоуменно-растерянный и даже слегка испуганный взгляд...

Могу только догадываться, что подумал обо мне Ващенко в те минуты. Но когда мы с Трифоновым карабкались за ним на грот-мачту, взгляд, которым окидывал нас время от времени Леонид, немногим отличался от его взгляда в день нашего знакомства. Трудно сказать, что удивляло Ващенко больше: что мы все-таки рискнули полезть, что ни один из нас еще не вернулся или что никто пока не свалился, не добравшись до цели.

Но вот вся троица без потерь расположилась на вы­соте пятиэтажного дома, надежно пристегнутая монтажными поясами. Весело засверкал огонек электросварки.

Для Леонида это обычная работа. Его своеобразный рекорд - 33 часа на 40-метровой высоте. («Тридцать три часа - это вместе с перекурами», - уточняет он, смеясь.) Приходилось сваривать трубопроводы в таких местах кораблей, что вынужден был брать с собой зеркальце - иначе даже шов не увидишь. Так было, например, когда строили первый советский супертанкер «Крым».

Раньше многих, еще в самом начале строительства, попал Ващенко на «Арктику». Учился тогда в техникуме, потому и уйти на ней в первое плавание не мог, хотя специалистов таких не то что на заводе, в стране -. раз, два и обчелся.

Когда прощался с Александром Калиновичем Следзюком, сказал:

- Буду нужен - вызывайте...

И вот, когда создавалась «Сибирь», получил письмо от него и поехал на Балтийский завод. Первый рейс нашего третьего атомохода стал первым рейсом и для Леонида. В том рейсе, на Ямале, отпраздновал он свой первый день рождения в Арктике.

Сейчас - новый рейс, экспериментальный, высокоширотный. Здесь Ващенко еще раз убедился в крепости и надежности сваренных им стыков. Да и себя еще раз проверил на прочность.